вещах.
— Иди, прими ванну, — сказал он, — а потом мы с тобой распустим волосы и снимем трусики — или что там делают девушки, когда болтают.
— Фрэнсис! — вскрикнула Вера. Она крепко прижимала к себе Джейми, словно ему кто-то угрожал. Я подумала, что Вера собирается отчитать Фрэнсиса за слова о трусиках. За «вульгарность», как она это называла. Оказалось, дело в другом. — Что значит «поговорить»? О чем вам говорить? В полдень Иден выходит замуж.
Это было странно. У меня сложилось впечатление, что ее слова предназначаются Иден, хотя обращалась она к Фрэнсису — грубым тоном, который никогда не позволяла себе с сестрой. Выглядела Вера бледной и испуганной — или мне это теперь так кажется? Наверное.
— Я запрещаю тебе расстраивать Иден! — не унималась Вера.
Фрэнсис расхохотался. В дверь позвонила парикмахер, и я пошла открывать.
По какой-то причине — возможно, потому, что я считала его преемником Джеральда, — мне казалось, что Чед придет утром. Однако он не появился, и его имя не упоминалось. Мои родители остановились в отеле в Садбери, а жених и его родственники в более роскошном отеле в Дедеме. На свадьбу пригласили двести человек. Как впоследствии рассказала мне Хелен, последнюю ночь в качестве мисс Лонгли Иден хотела провести в доме Чаттериссов и считала это само собой разумеющимся, причем рассчитывала на шикарный ужин, чтобы произвести впечатление на будущих свекра и свекровь. Хелен была бы рада устроить ужин, но у нее сердце обливалось кровью (как она сама выразилась) при мысли о Вере.
— Только представь, дорогая, как расстроится Вера, — сказала она Иден. — Умоляю, проведи эту ночь у нее. Если подумать, тебе так много дано, а ей так мало.
Иден неохотно согласилась, прибавив загадочную фразу:
— Я думала, что до смерти надоела Вере.
Отправившись переодеваться, я прошла мимо открытой двери в спальню Веры и видела, как она одевает Джейми — в синие шорты и белую шелковую рубашку. Когда я в последний раз видела их вдвоем, Джейми сосал грудь Веры. Теперь ее лицо точно так же излучало радость, преданность, обожание. Чед однажды объяснял мне: чтобы сделать персонаж книги привлекательным, нужно снабдить его предметом любви. Для этой цели подойдет и старенькая мать, и спаниель — в крайнем случае, волнистый попугайчик. Я всегда недолюбливала Веру, однако невозможно плохо относиться к женщине, которая любит ребенка так самозабвенно, как Вера любила Джейми. Сын преображал ее, делал добрее, милее. Это влияние можно охарактеризовать ужасным словом «размягчение» — термин, обычно применяемый к мясу.
— Мы подумали, что Джейми может быть пажом тети Иден, правда, мой милый? — сказала Вера. — Но тете Иден не понравилась эта идея. По ее мнению, с детьми может быть слишком много хлопот. И это, — рассудительно прибавила она, — вполне понятно.
Что стало со свадебными фотографиями Иден? Возможно, Тони еще хранит их, но, скорее всего, давным-давно выкинул. Он больше не женился и почти все время проводит за границей. В дальних краях. В «сейфе» есть одна свадебная фотография Иден, где она стоит в одиночестве, но, вероятно, не сохранилось никаких снимков Иден вдвоем с Фрэнсисом — восхитительные белокурые близнецы, голливудские жених и невеста в эпоху, когда кинозвезды были красивыми людьми, фильмы — слащавыми и изысканными, а тщательный уход за собой обязателен перед любым мероприятием. Здесь, в гостиной Веры, Иден с Фрэнсисом тоже казались не совсем реальными; они стояли, потому что Иден не хотела лишний раз садиться, боясь помять платье. Они напоминали восковые фигуры с гладкими лицами, блестящими волосами, в красивых нарядах и с негнущимися пальцами — копии людей, которые кто-то изготовил заранее, зная, что когда-нибудь их с радостью возьмет музей мадам Тюссо. Но у Тюссо стоит только Вера, не такая худая и более привлекательная, чем при жизни, но благодаря какой-то нелепой случайности одетая в костюм, который она выбрала для свадьбы Иден, — темно-синий с фуляром в синий и белый горошек на шее.
Когда я вместе с Эвелин, которая потом вышла замуж за Джонатана Дарема, Патрицией Чаттерисс и кузиной Нотон по имени Одри шествовала по проходу в церкви вслед за Иден, то на передней скамье со стороны невесты увидела Чеда — правда, довольно далеко от Веры, которая вместе с Джейми занимала положенное ей место между Хелен и моей матерью. По другую сторону от Хелен, между ней и генералом, сидел их сын Эндрю, который был пилотом «Харрикейна» во время «Битвы за Англию», а потом военнопленным, — мой кузен, хотя и не совсем, потому что общим у нас был только один дедушка. Смуглее, чем любой из Лонгли, он походил на мертвеца: лицо изможденное, щеки ввалились. В концлагере Эндрю сильно похудел, и худоба осталось у него на всю жизнь. Для меня в его внешности было нечто романтическое и героическое. Интересно, что чувствуешь, когда под тобой разваливается самолет и ты решаешься на этот ужасный прыжок среди разрывов зенитных снарядов, а потом падаешь в ночном небе на вражескую территорию, не зная, что тебя ждет? Я посмотрела на него, и Эндрю, не улыбнувшись, подмигнул мне. Позже я пришла к твердому выводу, что подмигнул он своей сестре, но в тот момент думала, что объектом его внимания была именно я.
Чед смотрел на Иден с какой-то странной, болезненной настойчивостью. Это навело меня на мысль: он нашел утешение в Вере после того, как его отвергла Иден. Я отвела взгляд, сосредоточившись на тыльной стороне вуали Иден, не желая, чтобы Вера потом обвинила меня в неподобающем для подружки невесты поведении.
Что можно сказать о самой свадьбе? Все свадьбы похожи друг на друга, все невесты прекрасны, букеты самые красивые, музыка самая лучшая — до следующего раза. Никто — если не считать Джейн Эйр[55] — не встает и не заявляет о препятствиях браку. Несмотря на все необычные обстоятельства, окружавшие свадьбу Иден, на странное, граничившее с паранойей, поведение ее самой и Веры, никто не сделал этого и теперь. То, что произошло, не может считаться препятствием в юридическом смысле, хотя Тони Пирмейн, вне всякого сомнения, посчитал бы его таковым.
Любопытно, кто выбрал марш из «Женитьбы Фигаро» для возвращения от алтаря? Явно не Иден, которая — я уверена — вряд ли слышала о Моцарте. Значит, Тони, его мать или лучший друг. Отважная претензия на оригинальность, закончившаяся неудачей, поскольку марш был написан для оркестра и сопротивлялся любым попыткам переложить его для органа. Органист — сестра миссис Делисс из монастыря — старалась изо всех сил, и инструмент взвизгивал, хрипел и гремел, но никто из нас не понимал, как нужно идти, чтобы попасть в такт, пока все не перешли на некое подобие строевого шага. Я видела, как морщились присутствующие в церкви. Чед тоже поморщился, а затем принялся гримасничать, поджимая губы и напрягая мышцы лица, как человек, безуспешно пытающийся сдержать смех. Потом закрыл лицо носовым платком и сделал вид, что сморкается.
Джейми всю церемонию не произнес ни звука; притихшего и ошеломленного, его отвели к Хелен. Там он попал в руки официантов и горничных, которые утащили его на кухню, обвязали салфетками и накормили мороженым. Стол накрыли в столовой со стеклянными дверьми, выходившими на лужайку; в 1946 году меню было достаточно скромным, а столовое серебро Ричардсонов и цветы — ничтожество в роскошном одеянье[56] — отвлекали мысли и чувства от цыплят и дешевых мясных консервов «Спэм», слоеного пирога с кроликом и искусственных сливок. Стоял чудесный, жаркий день, один тех редких дней английского лета с ясной, солнечной погодой и небом, не затянутым дымкой. Чаттериссы каким-то образом, без посторонней помощи, умудрялись всю войну поддерживать порядок в саду. Хелен, производившая впечатление женщины, руки которой никогда не знали работы тяжелее вышивания или мытья фарфора, в период, когда не было известий об Эндрю, большую часть дня проводила в саду — как она сама признавалась, лучший способ хоть немного отвлечься. Даже не подозревая об этом, Хелен копировала цветочные бордюры с тех, что до войны видела во время поездки на оперный фестиваль в Глайндборне; она обошла соседские сады, собирая отростки и черенки, пока бордюры, которые во времена Ричардсонов состояли только из роз и кустиков лаванды, не превратились в разноцветные ленты, длинные и густые, заполненные алыми и кремовыми конусами астильбы, африканскими лилиями, васильками, мордовником, синим чертополохом, дымчато-голубой кошачьей мятой, серебристой полынью и цинерарией, а также кустарниковой полынью, которую называют «девичьей погибелью», и