Треск-Курант.
– Угомонитесь, – сказал Трезвозник, человек плотного сложения. – Вам же будет лучше, если утихомиритесь. Возможно, жизнь представляется вам уморительной, но. Они всё еще идут по вашему следу.
– Так я никаких следов не оставил, – ответил Треск-Курант. – А если и был какой, то давно уже выветрился. Давайте не будем думать о них. Я счастлив в этом полусвете. Всегда обожал сырость. Ну, что тут поделаешь. Она меня устраивает. Ха-ха!
– Этот ваш смех, – сказал Возник, – рано или поздно погубит вас.
– Только не он, – возразил Треск-Курант. – Я здесь в такой же безопасности, как томаты в тумане. И к черту четвертое измерение. Настоящее – только оно и имеет значение!
Он тряхнул головой, отбрасывая упавшие на глаза волосы и развернувшись на беззаботных каблуках, ткнул пальцем в некую фигуру, маячившую в тенях.
– Взгляните на нее, – воскликнул он, – почему она стоит без движения? Почему не смеется и не поет?
В тенях стояла женщина. Неподвижно. Огромные черные глаза ее наводили на мысль о болезни. Мужчина вошел в дверь. Не глядя ни вправо, ни влево, он направился к застывшей в сумраке темной женщине.
Без всякого выражения смотрела она через плечо на человека, приближавшегося к ней на длинных тонких ногах. Казалось, его черты, эти высокие, твердые скулы, бледная кожа, блестящие глаза, раздвоенный подбородок, знакомы ей так хорошо, что она не видит причин вглядываться в него. Подойдя к женщине, он угрожающе замер, как богомол, чуть присогнув колени, сплетя длинные пальцы в пучок костей.
– Долго еще? – спросила она.
– Скоро. Скоро.
– Скоро? Что это за слово? Скоро! Десять часов? Десять дней? Десять лет? Ты отыскал Тоннель?
Вуал отвел от нее взгляд, смерив им поочередно каждого из бывших вблизи.
– Так что ты нашел? – повторила женщина, по-прежнему глядя через плечо.
– Тише, черт тебя подери! – сказал, поднимая руку, Вуал.
Черная Роза стояла выпрямившись, не шевелясь, тело ее разучилось напрягаться и обмякать. Слишком многое пережила она и оттого лишилась умения радоваться жизни. Три революции прокатились над ее головой. Она слышала пронзительные вопли людей. И временами не знала, чьи это вопли – ее или чьи-то еще. Вопли ребенка, лишившегося матери.
Однажды ночью ее взяли голой, прямо из постели, любовника ее расстреляли. И оставили валяться в луже крови. А саму Черную Розу бросили в концентрационный лагерь, где красота ее помутнела, начала выцветать.
Там она и встретилась с ним: с Вуалом, одним из охранников. Высоким и тощим, с безгубым ртом, с глазами, похожими на стеклянные бусины. Он уговаривал ее бежать вместе с ним. Сначала она решила, что это ловушка, но время шло, и Черная Роза поняла: у него свои планы на дальнейшую жизнь, – и согласилась бежать из лагеря. Часть его планов как раз и состояла в том, чтобы иметь рядом с собою приманку.
Они бежали – он от ограничений, навязываемых ему официальной безжалостностью, она от страданий, которые причиняли ей кнут и гасимые о кожу окурки.
Так начались их странствия. Началось время жестокости худшей, чем та, что царила за колючей проволокой. Время ее распада. Семь раз пыталась она уйти от Вуала. Но он неизменно ее находил. Вуал. Мужчина с маленькой головой.
Глава пятьдесят шестая
Однажды он зарезал нищего побродяжку – зарезал просто, будто свинью, и нашел в его сочащемся кровью кармане тайный знак Подречья. Полицейские рыскали по соседней улице. Скорчившись, он сидел с Черной Розой у подветренной стороны статуи, и когда луна занырнула за облако, отволок женщину к реке. Там, в глухих тенях, он нашел наконец то, что искал, – вход в потаенный тоннель: сочетанье коварства и хитрости позволило ему получить в лагере обширные сведения.
Но все это было год назад. Год полумрака. Теперь же Черная Роза молча стояла посреди маленькой комнатки, выпрямившись, глядя в пустое пространство.
И наконец она повернула лицо к застывшему рядом мужчине.
– Я, пожалуй, предпочла бы новое рабство, – прошептала Черная Роза, – такой вот свободе. Зачем ты ходишь за мной? Жизнь покидает меня. Что ты нашел?
И снова он, прежде чем взглянуть на нее, обвел глазами примолкшее собрание. Ей же виден был лишь его силуэт.
– Говори, – прошептала Черная Роза. Голос ее, как всегда, оставался почти бессмысленно ровным. – Ты отыскал его? Тоннель?
Костлявый мужчина потер с наждачным скрипом ладонь о ладонь. И кивнул маленькой головой.
– В миле отсюда. Не больше. Вход зарос папоротником. Из него появился юноша. Прошел совсем близко. Мог и услышать меня, да наплевать. Ты помнишь кнут?
– Кнут? Почему ты спрашиваешь?
Прежде чем ответить, силуэт вцепился Черной Розе в плечо, и через несколько секунд оба оказались вне освещенного лампами покоя. Свернув налево и снова налево, они подошли к каменному углу, напоминавшему уличный. Полоска света падала на мокрый пол. Рука Черной Розы отвердела в пальцах, сжимающих ее, точно тисками.
– Вот тут и поговорим, – произнес Вуал.
– Отпусти мою руку, или я закричу, помоги мне боже.
– Он ни разу тебе не помог. Ты забыла?
– Что я забыла, мертвая твоя голова? Грязная кочерыжка! Я ничего не забыла. Я помню все твои гнусные приемчики. И вонь твоих пальцев.
– А кнут в Каре и голод ты помнишь? Помнишь, как я приносил тебе хлеб? Да, и кормил тебя через прутья решетки! И как ты выла, прося добавки?
– Ты слизь, слизь из отстойника!
– При всех твоих случках, при всем беспутстве, я знал – ты лучшая. Я понимал, почему ты получила такое имя. Черная Роза. Ты была знаменита. Желанна. Но когда началась революция, имя тебя не спасло. Тебя били кнутом и сломили твою гордость. Ты тощала, тощала. Руки и ноги твои стали как трубки. Голову обрили. Ты вообще не походила на женщину. Скорее на…
– Я не хочу вспоминать об этом… оставь меня.
– Помнишь, что ты мне обещала?
– Нет.
– А как я спас тебя, как помог бежать?
– Нет! Нет! Нет!
– Помнишь, как ты молила меня о жалости? На коленях. Опустив, как перед казнью, обритую голову? И я пожалел тебя, так?
– Да, о да!
– И за это ты пообещала мне твое тело.
– Нет!
– Так беги же со мной или догнивай под ламповым светом!
Он снова стиснул ее плечо, так, что она закричала от боли. И в это же время раздался звук, не услышанный ими… звук легких шагов.
– Подними голову! Не привередничай. Ты – шалава.
– Я не шалава, ты, полусгнивший, скелет. Я скорее притронусь к гнойному нарыву, чем к тебе.
