Через некоторое время Руфус поехал домой. Начался дождь, как и в тот последний день, день изгнания из рая. Он был точно такой же — сильный, с ожесточенными порывами ветра. Тот унылый дождь лил целыми днями после его возвращения домой, не давал выйти на улицу и вынуждал затаиться и молчать, не общаться ни с родителями, ни с братом и ждать, когда что-нибудь произойдет.
Как и сейчас, Руфус тогда ежедневно внимательно читал газеты, читал все, что было написано о младенце. Его напряжение росло, когда в газетах говорилось, что у полиции есть улика, а когда обнаруживалось, что они еще дальше от разгадки, его охватывало позорное облегчение. Руфус часто просыпался по ночам и спрашивал себя, вернется ли он на медицинский факультет, дадут ли ему такую возможность. Ведь на самом деле он ничего не совершил, он просто был там; однако он никогда не пытался обмануть себя и убедить в том, что его доли в общей вине, в общей ответственности нет. Ему никогда не приходило в голову нарушить ту клятву, что они дали друг другу, и увидеться с кем-то из них. Руфус не хотел их видеть, он хотел навсегда избавиться от них.
В то время Руфус даже не пошел на встречу класса из школы в Хайгейте. Он вообще стал избегать Хайгейта, иногда придумывал сложные маршруты объезда, чтобы не приближаться к Арчуэй-роуд, Норт- Хиллу и хайгейтскому полицейскому участку на углу Черч-роуд.
Эдам и Зоси ехали по Масуэлл-Хилл-роуд, которая, то понимаясь на холм, то спускаясь вниз, вилась между Квинс-Вуд и Хайгейт-Вуд. На перекрестке, где Арчуэй-роуд изгибается на север и превращается в магистраль А1, он повернул направо и стал искать, где припарковать «Юхалазавр». Найти место на Арчуэй-роуд оказалось нереально. Эдам не был здесь больше года, с тех пор как окончил школу, но маленький магазинчик антиквариата и подержанных вещей стоял там же, и в витрине он увидел объявление, предлагающее клиентам приносить на продажу свое серебро.
Эдам повернул налево, на Черч-роуд. Можно было бы свернуть на любую другую улицу, подумалось ему потом, но он предпочел Черч-роуд, причем несмотря на то, что сказала Зоси:
— На углу отделение полиции. Ты же не будешь парковать машину прямо напротив них!
— А почему бы нет? Мы не делаем ничего противозаконного. Ей-богу…
— Проезжай чуть-чуть вперед.
Эдам переехал на другую сторону перекрестка с Талбот-роуд. Он не хотел, чтобы Зоси шла с ним. В идеале он предпочел бы, чтобы она осталась в машине и ждала. В то время Эдам уже начал понимать, что больше всего хотел бы сохранить ее исключительно для себя, спрятать от всего мира и выпускать только в свое собственное общество, сделать Альбертиной для его Марселя.
Зоси подняла на него глаза, огромные, ясные и золотистые, детские и невинные.
— Знаешь что? Вон там Вью-роуд. За перекрестком с — как его там? — с Норт-Хиллом. — До этого она изучала автомобильный атлас. — Там Вивьен будет работать няней. Мы возили ее сюда, Вуф-Вуф и я.
— Да? — произнес Эдам, не заинтересовавшись.
Вот-вот, он не заинтересовался. Он радовался, что Вивьен уезжает, не мог дождаться, когда посмотрит вслед ей и Шиве, а вот куда Вивьен после этого поедет, его не заботило.
— Меня не будет полчаса, — сказал Эдам. — Может, чуть больше. Минут сорок пять.
Девушка кивнула и снова уткнулась в атлас. Он вылез из машины, взял коробку, в которой лежали ликерные рюмки, кувшин с маской и гарнирные ложки. Именно в этот момент он услышал первые раскаты грома, далекие и приглушенные.
— Ты мне не рассказывал, — сказала Лили Шиве, — как они похитили ребенка. Хотя, думаю, подробностей ты не знаешь.
Тему подняла не она, а он. Машины заворачивали на Пятую авеню, подальше от Форест-роуд, и Шива стоял, наблюдая за потоком и радуясь, что его улица безопасна и расположена в стороне от опасных районов. Все окна здесь остались целы, вчерашняя ночь была спокойной, и даже закрытие «Боксера» прошло без эксцессов. И вдруг, сам не зная почему, он отвернулся, сделал несколько шагов к Лили, одетой в розовое сари и кардиган из «Маркс и Спенсер», и сказал, что хочет поговорить о тех временах, об Отсемонде.
Шива покачал головой.
— Я все отлично знаю. Господи, знаю. Но понял все потом, не с самого начала. Видишь ли, когда они вернулись домой, мы подумали, что малышка — это ребенок Зоси. Звучит немного дико, скажешь ты, но мы знали, что у Зоси был ребенок; мы знали, что она жалеет, что не оставила его себе, и когда они вернулись с малышкой, мы восприняли как само собой разумеющееся, что ребенок — ее. Ну, Вивьен и я. Руфуса не было. Он был с той женщиной, что обманывала своего мужа-солдата. Здорово, правда? Руфус был плохим человеком, прогнившим насквозь; сомневаюсь, что он обладал хоть одним положительным качеством.
— Забудь о Руфусе, Шива. Ты хочешь сказать, что они просто вошли с ребенком, и вы спокойно это восприняли? Вот так просто?
— Ты не понимаешь, что Зоси была полна тайн. Мы о ней очень многого не знали, и все время появлялись новые загадки. Когда они вернулись домой, мы с Вивьен только что поужинали, и я сидел на террасе и читал, а она что-то делала в огороде. Она расчистила кусок земли и высадила травы, их надо было поливать каждый вечер, иначе они бы засохли. Мы услышали шум двигателя, или я услышал, а чуть позже раздался детский плач. Вивьен вышла из-за дома с лейкой в руках и спросила, что за звук. Я сказал, что это детский плач. Потом появилась Зоси. В доме есть молоко? Молоко ей понадобилось для ребенка. У нее в руке была бутылочка, и она… в общем, она прямо-таки светилась от счастья и радости. Вот поэтому мы и подумали — уверен, мы оба так подумали, — что это ее ребенок.
— Она поехала в Лондон специально, чтобы похитить его?
— Вовсе нет, — ответил Шива. — Все получилось случайно, стечение обстоятельств. Дело было так — вернее, они так рассказывали. Они добрались туда примерно в половине четвертого, и Эдам припарковал машину в окрестностях Арчуэй-роуд. Он нашел место на улице, которая была продолжением той улицы, где предстояло работать Вивьен. Один раз я туда ездил, через несколько месяцев, меня что-то тянуло в это место, хотя и было страшно, я хотел взглянуть своими глазами. Когда я приехал, то увидел, что случайное стечение обстоятельств тут ни при чем. Если едешь в магазин на Арчуэл-роуд, то и парковаться будешь там, на одной из боковых улочек, больше негде.
— Значит, Эдам оставил ее в машине. Почему она не пошла с ним?
— Он не хотел, чтобы Зоси ходила с ним по тем магазинам. Ты же понимаешь почему. Эдам боялся, что она что-нибудь стащит. «Незаметные пустячки», как он называл такие вещи. Эдам боялся, что Зоси не устоит против искушения «умыкнуть» что-нибудь — его слово. У него, видишь ли, из головы не выходил тот случай в Садбери. Как бы то ни было, он взял коробку с вещами и отправился искать магазин, в витрине которого висело объявление о высоких ценах на сдаваемое серебро. Зоси он оставил в машине. Девушка сказала, что, может, немного прогуляется. Сидеть в машине было слишком жарко.
Зоси была сумасшедшей. У нее было своего рода послеродовое безумие. Мыслительный процесс протекал у нее не так, как у других людей, она не могла рассуждать.
— Шива, ты хочешь сказать, что большинство людей может?
Он молчал, вспоминая вчерашнюю ночь, шум, звон стекла, крики и звериный рев — какофонию, сопровождавшую разрушение, которое, казалось, длилось бесконечно. Громкий, но монотонный и бессмысленный треск, отразившийся эхом звук уничтожения — это перевернули машину. Скрип тормозов, топот бегущих ног, отдаленный взрыв. Нет, люди не умеют рассуждать.
— Нет, у них собственное представление о реальности, — не без доли сомнения в голосе сказал он. — Свое понятие. Зоси воспринимала ребенка как куклу, которая утешит ее. Нет, не совсем так. Скорее, она считала, что поступила не хуже — или практически так же, — чем, скажем, ребенок, укравший куклу у другого ребенка. При этом Зоси не бросила ребенка на произвол судьбы. Она любила его.
— Маленькие девочки любят куклы, но быстро устают от них, им становится скучно, и они складывают их на полку.
— Зоси так не сделала. Она не забывала о ребенке. Просто у нее, естественно, не было возможности проявить себя.
— Так как ей удалось похитить его?
— Ее, — сказал Шива. — Это была девочка. Зоси пошла прогуляться, видишь ли. Захотела размять
