— Эсмонд тоже здесь?
Никто ей не ответил. Мервин и Мими лежали, обнявшись, на ковре в углу. Доминик взял какой-то музыкальный инструмент Гэри и печально сидел в сторонке, извлекая один и тот же звук. Покосившись на парочку на полу, Белл приподняла свои худые, прямые плечи и развязала шаль, спустив ее до локтей. Потом, к моему удивлению, подошла к Козетте, пожала руку и спросила, как та поживает. Но больше не стала зря тратить время. Белл пришла ко мне и, верная себе, не сочла нужным это скрывать:
— Пойдем к тебе?
Я почему-то решила, что она имеет в виду не спальню, а комнату, выделенную мне для работы. На лестнице — всего ступенек было сто шесть, а до моего кабинета девяносто пять — Белл спросила:
— Все они тут не просто так, да? Наверное, пытаются вытянуть из нее все, что только можно? Она знает?
— Думаю, ей безразлично.
— Я бы не стала терпеть тех, которые обнимаются на полу. Вышвырнула бы их.
— Козетта этого никогда не сделает.
Белл не читала книг. Сомневаюсь, что после окончания школы она прочла хотя бы одну книгу, но если видела томик, непременно брала его и внимательно рассматривала, с удивлением и любопытством, подобно тому, как рассматривают замысловатый узор. Мы закурили, и она обошла комнату, разглядывая все вокруг, пораженная, что я пишу роман; посмотрела на книгу «Княгиня Казамассима»,[44] которую я читала, полистала пару справочников у меня на столе, взглянула на купленные Козеттой словари, а затем, наконец, повернулась спиной к литературе и ее тайнам, лицом ко мне и к действительности, в которой она разбиралась.
— Полагаю, Фелисити бросила Эсмонда. Во время ссор она всегда говорила, что бросит его раньше, чем ей исполнится тридцать пять. Эсмонд приедет за ней, вот увидишь, и она вернется к нему.
Я не могла с этим согласиться. Фелисити была непреклонна и заявляла, что никогда не вернется. Даже если больше не увидит детей. Она даже нашла себе работу официантки в кафе в Шепердс Буш. Я еще не знала: в том, что касается поведения людей, Белл почти всегда оказывалась права. Она разбиралась в людях и могла предугадать их реакцию. Не имея привычки к чтению, почти ничего не зная о литературе, Белл не попала под действие ее наркоза, притуплявшего чувства, и ее суждения о человеческой природе не были искажены ложной реальностью книг.
— Фелисисти собирается развестись, — сказала я.
— Эсмонд никогда не согласится на развод.
— По новому закону у него нет особого выбора, — возразила я. — Через пять лет Фелисити может развестись с ним и без его согласия.
Белл уклонилась от прямого ответа. Она зажгла вторую сигарету от окурка первой и села на пол, прислонившись к стене. К комфорту она всегда была безразлична.
— Кто знает, где мы все будем через пять лет?
Когда Белл собралась уходить, полил дождь. Я предложила ей переночевать у нас, хотя народу набралось уже много и пришлось бы доставать еще один спальный мешок. Но Белл не осталась, даже несмотря на то, что время приближалось к полуночи. Не сказала она и где живет. Конечно, дело было не совсем так, Белл не отказывалась говорить, просто я не задавала прямого вопроса. Я спросила номер ее телефона, а она ответила, что у нее нет телефона. Однако до Аркэнджел-плейс Белл добиралась пешком — она сама сказала мне, когда пришла в первый раз. В отличие от меня Белл была превосходным ходоком, и ей ничего не стоило пройти три или четыре мили, так что радиус окружности, внутри которой мог находиться ее дом, получался довольно большим.
— Ты собираешься идти пешком? — спросила я и прибавила: — Домой?
— Вроде того. — Она махнула рукой, показывая куда-то на северо-восток. — Можно взять такси, только мой бюджет на это не рассчитан.
Я предложила вызвать такси по телефону. Козетта всегда так делает.
— Тогда платить придется ей. Я этого не хочу.
Такое поведение, крайне редкое среди знакомых Козетты, поразило меня. «В Белл есть некая чистота и честность», — подумала я. Она одарила меня своей бесстрастной улыбкой. Единственное, о чем она меня просит, — одолжить плащ, дождевик или хотя бы зонтик. Вот почему мы попали в мою спальню.
Спускаясь по лестнице, мы увидели в нише на площадке третьего этажа Мервина и Мими, застывших в объятии и в полутьме похожих на статуи, по всей вероятности, Венеры и Адониса. Я открыла дверь спальни, забыв о картине, висевшей на противоположной стене. Зажегся свет, и Белл, войдя в комнату, увидела прямо перед собой репродукцию Бронзино. Она медленно подошла к портрету и молча стояла перед ним, пока я рылась в шкафу в поисках плаща. Потом произнесла:
— Это я.
— Картина была написана за 400 лет до твоего рождения, — уклончиво ответила я.
— Все равно это я. Где ты ее взяла? Ты повесила ее сюда потому, что она похожа на меня?
— Да.
Я помогла ей надеть тонкий шелковистый плащ черного цвета. Она завернулась в него и, не поворачиваясь ко мне лицом, запахнула шаль. Дверь в комнату осталась открытой настежь. Снизу доносились звуки ситара. Белл обхватила мое лицо ладонями и поцеловала меня. Этот поцелуй в губы я принимала и интерпретировала как благодарность другой женщины за дружбу и привязанность, хотя длился он довольно долго, и мне показалось — правда, уверена я не была, — что кончик языка Белл коснулся моей верхней губы. Звук открывшейся внизу двери и громкое треньканье ситара заставили нас отпрянуть. Чуть позже, когда Белл уже ушла, я почувствовала, что дрожу — но не тогда, не в ту минуту.
— Внизу, в холле, должен быть зонт, — небрежно заметила я. — Не стоит тебе мокнуть.
Но Белл передумала насчет такси, и когда мы вышли под дождь и ветер, остановила машину, проезжавшую по Аркэнджел-плейс. Дверь захлопнулась, а ключа у меня не было, и Козетте пришлось сойти вниз, чтобы впустить меня в дом.
— Дорогая, ты замерзла, — сказала она. — Ты вся дрожишь.
С тех пор я не теряла Белл из виду — до того момента, пока за ней не приехали и не увезли ее. Нет, правильнее сказать, что она больше не пропадала.
То лето было богато событиями. В издательстве взяли мою книгу. Фелисити нашла любовника. Козетта устроила первый из своих грандиозных приемов. Бригитта вернулась домой в Оденсе. Мервин и Мими съехали и поселились в трейлере.
Козетта сказала, что никогда не сомневалась, что я найду издателя. Она прочла рукопись и всем рассказывала — чем меня немного смущала, — какая это замечательная книга. Нечто среднее между «Унесенными ветром»[45] и «Убийством в Восточном экспрессе»,[46] говорила она без всякой иронии, считая это высшей похвалой. На самом деле Козетта была недалека от истины. Теперь, думала я, получив неожиданно большой аванс, можно приступать к книге о творчестве Генри Джеймса. И только внимательно изучив контракт, поняла, что издатель получил преимущественное право на мой следующий роман, который я обязана представить не позже чем через двенадцать месяцев. До этого я и не подозревала, что жизнь полна ловушек, попав в которые приходится беспрерывно бежать по кругу, как в беличьем колесе.
Бригитту поймали на мелком воровстве в ресторанном дворике универмага «Харродз». И дело не в том, что она голодала — причина, скорее всего, заключалась в ее психическом состоянии. В «Доме с лестницей» питались нерегулярно, и в большинстве случаев приходилось самому себя обслуживать, но холодильник и кладовая были до отказа набиты роскошной едой, продуктами высшего качества — несезонными овощами, семгой, фазанами, икрой, паштетами, профитролями, клубникой со сливками. У Козетты была привычка брать с собой Тетушку на прогулку, и они всегда ходили по магазинам. Бригитта вошла в ресторанный дворик с двумя пустыми тележками «Харродз», должно быть, наивно полагая, что их содержимое посчитают уже оплаченным. Прежде чем ее поймали, она успела положить туда жестяные коробки с печеньем, плитки шоколада и банку каких-то засахаренных фруктов. Мне пришло в голову, что ее, наверное, вдохновил пример Гэри, у которого была привычка набивать сумки остатками ужина из ресторанов, куда нас водила Козетта. К июлю он тоже уехал — в Индию, как было модно в те времена.
