по камню. Следовало торопиться. За стеной слышались крики бойцов Эшенбы. Подбадривали себя и ругались пираты в лучших глорских традициях. Подождите, сейчас еще и не так запоете.
— Отличный арбалет, — Жо, незнакомо крупный и широкоплечий в своем панцире, выскользнул из башни. — Сейчас мы…
Рата поспешно, на глаз плеснула из флакона на пентаграмму горьковато пахнущей «Половинной Тени» и резанула кинжальчиком по запястью. Кровь брызнула даже слишком хорошо. Едва успела подставить лезвие, — по нему капли упали прямо в центр рисунка.
Лот-Та ахнула. Жо отвратительно выругался, рванулся к подружке. Лот-Та едва успела оттолкнуть его…
Рата не могла позволить себе отвлекаться. Мир мгновенно рассыпался бессчетными тысячами ледяных брызг. Вода, оказывается, до сих пор окружавшая некромантку плотной, глушащей чувства завесой, отхлынула. Рататоск прозрела.
Они были повсюду. Беззвучно шептали и кричали, рыдали и причитали. Грозили врагам, звали детей и жен, любовниц и любовников. Они не решались уходить совсем. Даже те, что давным-давно покоились в могилах, в древних захоронениях, в скальных щелях, на берегу тогда еще пустынной бухты, упорно вспоминали живой мир.
Нет!!! Рата вырвала себя из плена тысяч призрачных голосов. Никому уже не поможешь. Жены и мужья большинства из неупокоеных уже давно сами стали шепотом земли и воды. Дети выросли и тоже умерли. Враги истлели по соседству, изменившие возлюбленные стали хрупкими костями и рассыпались в пыль, внуки лежали на морском дне или среди душных болот Желтого берега. Бессмысленно слушать, и бессмысленно думать о прошлом. Нельзя грезить о мести сотни лет.
Отстаньте, я вам говорю! Не мешайте, у вас свой мир. Мне нужны не все…
Жо и Лот-Та присели у неподвижно застывшей девочки. Жо, скинув латные перчатки, поспешно перетягивал платком руку Раты повыше кровоточащего пореза.
— Это безумие! Идем отсюда!
— Не так! Она готовится. Бегать, когда закончит.
…Рататоск собирала рать. Всех, кто может сдвинуть с места уже ненужную никому плоть. Всех, кто сохранил костяк. Жестоко отгоняла ненужные подробности. Прочь детей и жен, прочь птичек в клетках, крошечные ухоженные садики, столы, изрезанные из детского баловства, первые поцелуи под цветущими яблонями, жаркие ночи долгого лета на старой семейной кровати. Сгинь, шелест высоких тополей. Запах свежего пива. Прочь, память. Раз не ушли, раз цепляетесь за прошлую жизнь, будете драться.
Труднее всего было с новыми. Эти еще не верили, что переступили границу. Просто смешно — большинству казалось, что они лишь ранены. Что серая тишина сейчас лопнет. Придут друзья, наскоро замотают тряпками разорванные шеи и распоротые животы. Оттащат к лекарю. О да, он велик, этот волосатый пьяница со своими нечищеными иглами и тупыми пилами. Он отрежет размозженные руки и впихнет обратно в брюхо дырявые кишки. И вернется блаженная боль.
Чудные, они мечтали о боли. Ну, да — это последнее, что они чувствовали в этой жизни. Нет, боли больше не будет. Только тоска. Но не сейчас.
Рата видела стены Цитадели десятками вытекших, иссохших, расклеванных чайками, растеребленных бычками-брюшатиками глаз. Мертвые смотрели и видели смутные враждебные силуэты живых. Как тухлый яичный желток. Тухлые живые пятна с размашистыми движениями, закрывшиеся щитами, ощетинившиеся гизармами и корсеками. Вот и самый прыткий, — он ярче всех и грозно машет массивным «клювом попугая». [19]
На него, на яркого, Рата и кинула своих надежных Однорукого и Флотского. Внезапная резвость только что неуклюже пятящихся мертвых ошеломила строй — лишь одна из гизарм зацепила грудь Однорукого, его же череп треснул от удара «клюва попугая». Но Яркого живого свалить мертвые успели — Флотский рванул когтями ворот дублета, обшитого бронзовыми бляхами, остатками зубов вцепился в живую, заросшую щетиной плоть пиратского командира.
Мертвых героев тут же сбили гизармами. Рата чувствовала, как сталь распарывает холодную плоть, беспощадно разделяет суставы. Однорукого, и так неловкого из-за восьми торчащих в груди и животе «болтов», тут же четвертовали. Флотский, вырвавший кадык у самого яркого врага, успел еще и вбить в бок одного из пиратов «клюв попугая». Тут и его самого расчленили длинные лезвия гизарм…
Они были храбрыми воинами. И до смерти, и после. Дело свое сделали.
Рата двинула в бой свой второй отряд.
Королевские пираты слишком увлеклись мясницкой работой. Тела Флотского и Однорукого уже превратились в кучу смрадного гуляша, а абордажные топоры и гизармы все вздымались, меся несвежее мясо и осколки костей. Волну атакующих пираты заметили поздно.
Рата пыталась растянуть фронт своих бойцов шире. Но управлять ими в воде было трудно, поэтому Морские и на пристань полезли вразнобой. Неровная цепь свежих обгорелых, и иных, черных и лохматых от гниющего мяса и водорослей, тел. Особенно выделялся пятидневный, чудовищно распухший бледно- голубой утопленник. Но Рата возлагала больше надежд на пятерку свирепых костяков. Драккар «Матушка», был сожжен в гавани двадцать пять лет назад. Герои, облепленные раковинами, с шевелящимися рачками в черепах и испуганно сжавшими створки моллюсками на ребрах. Шкипер «Матушки» до сих пор сжимал в руке сломанный меч. И ненависть все еще бушевала в пустых черепах. Эти хотели драться — Рата в полной мере зачерпнула их восторга. На левый фланг их! Пусть сшибут пиратов в воду.
Медленно, ох, как медленно! Тяжелые от воды, неповоротливые. Выплескивалось море на старые камни Коронной пристани, шлепали мокрые сапоги мертвецов, глухо стучали ступни скелетов. Вперед, герои безмолвного дна!
Королевские пираты, пусть и с заминкой, успели развернуться и выстроить строй. Лишь на левом фланге неукротимый экипаж «Матушки» с ходу врезался в живых. Черные костистые руки вырывали оружие, вцеплялись в одежду пиратов. Шкипер с маху всадил ржавый остаток меча в живот струсившего копейщика, выхватил древко и рванулся дальше.
Рату охватил восторг. Эти помнят! Бейте, бейте всех!
Центр строя, попятившийся было при приближении ужасного утопленника, ударил гизармами. Лопнула натянутая, как барабан, кожа, хлынули из разбухшей плоти водопады воды. Теряющий форму мертвец шел на живых — корсеки и гизармы его не пускали. Рядом плелись под удары стали обгоревшие и вялые трупы. Острия копий и тесаков отпихивали их назад к воде.
Рата подняла свежих. Зашевелились трупы у ворот. Ужасные, изодранные, забрызганные собственной кровью и зловонной жижей из разрубленных, полегших рядом мертвецов. Кто-то из пиратов в строю, оглянувшись, дико завопил. Рата торопила мертвых, они тупо сопротивлялись. Слишком живые, слишком здешние…
Внизу все смешалось. Живые и мертвые толкались в тесноте. Лишь левее, у самой воды, шла настоящая резня. От экипажа древней «Матушки» на ногах остались трое, но оружие живых они сжимали цепко.
Серебряная маска Раты улыбалась. Жо и Лот-Та с ужасом смотрели со стены. Внизу творилось нечто непередаваемое. Жо, хотя и держал взведенный арбалет, но в кого стрелять, не очень понимал.
Внизу страшно вопили. Большинство свежих мертвецов пираты хорошо знали в лицо — ели из одного котла, рядом сидели на веслах, вместе ходили на абордаж. И в тесноте отличить живых от неживых было почти невозможно.
— Уходим! — Жо ухватил Рату за здоровую руку. Девушка начала безвольно валиться на камни.
Лот-Та отобрала у командира арбалет:
— Бери. Мне — вооружение.
— Ты стрелять-то умеешь? — Жо в очередной раз подхватил на руки не сопротивляющуюся Рату.
— Один раз с непринужденностью. Не сложнее «парабеллума». Милорд без опасений — в спину не шпокну.
