что называю песню, часто им не известную, и прошу догадаться, о чем она. Потом я ее пою и спрашиваю, какие слова и фразы больше всего им запомнились. Мы обсуждаем индивидуальную реакцию человека на слова песни, и в конце я спрашиваю, какие эмоции вызвала эта песня.
Поскольку я считала, что Люси не захочет открыться словами, я прошу ее нарисовать свою реакцию на песню.
— Удивительно, что ты нарисовала русалку, — заметила я. — Обычно ангелов под водой не изображают.
Люси моментально ощетинивается.
— Вы говорили, что здесь нет правильных или неправильных ответов.
— Верно.
— Наверное, я могла бы нарисовать одного из этих наводящих тоску животных, как в рекламе американского общества защиты животных…
Этот рекламный ролик крутили уже несколько лет: умирающие щенки и котята с грустными глазами, а на заднем фоне звучит эта песня.
— Знаешь, Сара Маклаклан сказала, что это песня о клавишнике из «Смешинг Пампкингз», который умер от передозировки героина, — говорю я. Я выбрала именно эту песню, потому что надеялась, что она даст толчок и девочка заговорит о своих предыдущих попытках самоубийства.
— Тоже мне новость! Поэтому я и нарисовала русалку. Она одновременно плывет и тонет.
Иногда Люси выдает такое, что я даже не знаю, как реагировать. Я диву даюсь, почему Ванессе и другим школьным психологам взбрело в голову, что девочка дистанцируется от окружающего мира. Она не сводит с него жадных глаз и знает его лучше многих из нас.
— А тебя когда-нибудь посещали подобные чувства? — спрашиваю я.
Люси вскидывает голову.
— Например, вколоть себе побольше героина?
— И это в том числе.
Она украшает русалочьи волосы, игнорируя мой вопрос.
— Если бы вам предоставили выбор, как бы вы предпочли умереть?
— Во сне.
— Так все говорят. — Люси закатывает глаза. — А если не во сне, то как?
— Это очень опасный разговор…
— Как и беседа о самоубийстве.
Я киваю, признавая ее правоту.
— Быстро. Как во время расстрела. Я бы не хотела ничего чувствовать.
— Авиакатастрофа, — говорит Люси. — Человек практически превращается в пыль.
— Да, но представь, каково прожить эти несколько минут, зная, что падаешь.
Раньше мне снились кошмары с авиакатастрофами. Что я не смогу быстро включить телефон или не будет сигнала, и мне не удастся оставить Максу сообщение, что я его люблю. Я, бывало, представляла его сидящим после моих похорон у автоответчика, слушающего молчание и гадающего, что же я пыталась сказать.
— Я слышала, что и тонуть не так уж страшно. Человек теряет сознание, потому что нечем дышать, а потом уже происходит все самое страшное. — Она смотрит на рисунок, на свою русалку. — С моим везением я смогу дышать под водой.
Я смотрю на девочку.
— А разве это так плохо?
— А как русалке покончить с собой? — задумчиво произносит Люси. — Задохнуться от кислорода?
— Люси! — Я жду, когда она посмотрит мне в глаза. — Ты до сих пор думаешь о самоубийстве?
Она не превращает вопрос в шутку. Но и не отвечает на него. Начинает рисовать узоры на русалочьем хвосте — завитушки чешуи.
— Знаете, какой злой я иногда бываю? — говорит она. — Потому что злость — это единственное, что я еще в состоянии чувствовать. Порой мне просто необходимо испытать себя, чтобы удостовериться, что я все еще существую.
Музыкальный терапевт — профессия-гибрид. Иногда я играю роль артиста-затейника, иногда врача. Иногда психолога, а иногда я просто жилетка, в которую можно поплакаться. Искусство моей работы заключается в том, чтобы знать, когда и кем необходимо быть.
— Возможно, есть другие способы испытать себя? Чтобы проверить ощущения? — спрашиваю я.
— Например?
— Ты могла бы писать музыку, — предлагаю я. — Для многих музыкантов песня — способ выразить все то, через что им приходится проходить.
— Я даже на казу[19] играть не умею.
— Я могла бы тебя научить. И необязательно на казу. Можно на гитаре, на барабанах, на пианино. На чем захочешь.
Она качает головой, уже опуская руки.
— Давайте сыграем в русскую рулетку, — предлагает она и хватает мой цифровой плеер. — Давайте нарисуем следующую песню, которая попадется в списке воспроизведения. — Она придвигает ко мне изображение русалки и тянется за чистым листом бумаги.
Начинает играть «Олененок Рудольф».
Мы обе поднимаем головы и заливаемся смехом.
— Шутите? И эта песня есть в вашем списке воспроизведения? — удивляется Люси.
— Я работаю с малышами. Они очень любят эту песенку.
Она склоняется над бумагой и снова начинает рисовать.
— Моя сестра каждый год смотрит этот мультфильм по телевизору. И каждый год он пугает меня до жути.
— Ты боишься Рудольфа?
— Не Рудольфа. А места, куда он скачет.
Она изображает поезд с квадратными колесами, пятнистого слона.
— Остров потерянных игрушек? — спрашиваю я.
— Да. — Люси отрывается от бумаги. — У меня от них мороз по коже.
— Я сама никогда не понимала, что же с ними не так, — признаюсь я. — Например, с Чарли Попрыгуном? Подумаешь! Красный монстр Элмо из «Улицы Сезам» все равно бы пользовался успехом, даже если бы его звали Гертруда. Я всегда думала, что водяной пистолет, стреляющий желе, мог бы стать следующим Трансформером.
— А как насчет слона в горошек? — спрашивает Люси, и на губах ее играет улыбка. — Настоящая загадка природы.
— Наоборот, поселить его на острове — вопиющий случай расизма. Единственное, что нам известно, — это что у его мамы была интрижка с гепардом.
— Ужаснее всех кукла.
— А что с ней?
— У нее депрессия, — объясняет Люси. — Потому что никому из детей она не нужна.
— Они так на самом деле говорили?
— Нет, но какие еще у нее могут быть проблемы? — Неожиданно Люси улыбается. — Если только она — это
— Переодетый в платье, — произносим мы одновременно.
Мы смеемся, потом Люси вновь склоняется над своим рисунком. Несколько минут она творит молча, дорисовывая горошек на этом несчастном непонятом слоне.
— Наверное, меня на этом дурацком острове приняли бы за свою, — говорит Люси. — Потому что я должна была бы быть невидимкой, но все равно все бы меня видели.
— Может быть, ты не должна становиться невидимкой. Возможно, ты просто непохожая.
Произнося эти слова, я думаю об Анжеле Моретти, о Ванессе, о замороженных эмбрионах. Вспоминаю об Уэйде Престоне в китайском, сшитом на заказ костюме, о его зализанных назад волосах, который смотрит на
