Похищение

Эрик кладет руку мне на плечо.

– Ди, ты ведь даже не помнила ее.

С этим не поспоришь. Но почему я ее не помнила потому что не могла вспомнить или потому что не хотела, память – она ведь не постоянна. Воспоминания могут «нахлынуть», «пробудиться», «воскреснуть». Их выводят на арену, как цирковых лошадей, на потеху зрителям. Значит, когда-то они могут «схлынуть», «заснуть», «умереть» – пропасть.

Или я не права? Когда я жаловалась на пьянство Эрика, он говорил, что я валяю дурака: он выпивал всего одно пиво, а меня уже тошнило от его дыхания. Теперь я задумываюсь: а что, если во мне говорила некая «память запахов», какое-то глубинное понимание, что человек, от которого разит спиртным, рано или поздно меня огорчит?

– А еще я сегодня ездила в тюрьму.

– И как?

– По десятибалльной шкале? Минус четыре.

– Ну, возможно, не такой уж это был бесполезный день. Вполне вероятно, что ты раздобыла положительное основание для защиты.

– Это еще что такое?

– Если у твоего отца была серьезная причина забрать тебя – к примеру, пьянство матери представляло угрозу для твоего благополучия – и если он пытался добиться опеки над тобой через суд, мы, возможно, сможем его отмазать.

– Думаешь, получится?

– В любом случае это лучше, чем линия, которую планировал я.

– Какую же ты планировал линию?

– Что на самом деле тебя похитила мисс Скарлет. В библиотеке. С помощью гаечного ключа.[20]

Я качаю головой, но ему таки удается выжать из меня улыбку. Стоит подумать об отце, и боль в груди поднимается, как тесто в кадушке. Я была к нему несправедлива. Если уж на то пошло, мне можно предъявить такое же обвинение – я тоже пыталась уберечь жизнь, к которой мы привыкли. Разве это преступление, когда ты настолько любишь человека, что не можешь спокойно смотреть на происходящие с ним перемены? Разве это преступление, когда ты настолько любишь человека, что взгляд твой затуманен?

Эрик бросает Грете теннисный мячик, и тот улетает куда-то в кусты. В близящихся сумерках черты его лица теряют четкость. Он может быть кем угодно. И я тоже.

Элиза

Ты этого, скорее всего, не помнишь, но я однажды рассказывала тебе о той минуте, когда умерла моя мать. Я, тогда еще шестнадцатилетняя девчонка, была далеко от нее – она гостила у сестры в Техасе, – но вдруг проснулась среди ночи и увидела ее рядом. Она сидела на краешке кровати и касалась рукой моего лица.

– Мамуля? – прошептала я, но она тут же исчезла, оставив по себе лишь аромат туберозы – да такой сильный, что за все эти годы я так и не смогла вытравить его из кожи.

На следующее утро позвонила тетя. Захлебываясь слезами, она сказала, что произошла авария. В тот самый момент, когда я проснулась. Когда я рассказала ей о ночном визите, она удивилась не больше, чем я сама. Спроси любого верующего мексиканца, и он повторит легенду brujas: мертвые всегда возвращаются, чтобы собрать свои следы.

Все эти годы я порой чувствовала, что ты стоишь рядом со мной. Я явственно угадывала щекочущую кисточку твоих пальцев на холсте своей ладони. Набирая ванну, я слышала твой смех с той стороны двери.

И каждый раз я притворялось, что этого не было. Я покрепче зажмуривалась, или пускала шумную струю из крана, или подкручивала громкость на радио. Я не позволяла себе признаться, что в следующий раз смогу увидеть тебя только тогда, когда ты вернешься за своими следами. Сорвешь их с земли, как букет пустынных цветов, и это будет мой утешительный приз за вечную разлуку с тобой.

Девятого декабря одна тысяча пятьсот тридцать первого года Дева Мария явилась индейцу по имени Хуан Диего. Розовой клумбы, расцветшей посреди зимы, и смуглолицей Мадонны, проступившей на одеждах Хуана Диего, оказалось достаточно, чтоб убедить местного епископа возвести святилище Марии Гваделупской.

Некоторые уверяют, что Гваделупе – это Тонанцин, ацтекское божество, возникшее за много лет до происшествия с Хуаном Диего. Испанские миссионеры, узнав об этом культе среди местного населения, крестили ее как Марию Гваделупскую. Они одно упустили из виду: богиня Тонанцин прощала грехи за совершение тайных ритуалов. Этим занимались ее жрицы, brujeria. Миссионеры, по сути, разрешили индейцам-католикам навещать свою ведьму, одновременно отслуживая мессу.

Моя мать была одной из таких жриц, и я в детстве насмотрелась клиентов с самыми разными пожеланиями: кто-то хотел здоровое потомство, кто-то просил благословить новый дом или уберечь сына от армии. Стоило ей зажечь красную свечу Гваделупе и прочесть молитву Богородице – и у Дона Тарано, как по волшебству, уменьшилась разбухшая печень. После того как она помолилась Святой Каталине де Алехандрии, на семью, увязшую в долгах, посыпались несметные богатства. Но brujas знают толк и в несправедливости и могут покарать проклятием неверного мужа, а на деревенскую сплетницу наслать уродливую сыпь. Пострадавшие сразу понимают, что заслужили наказание: чары срабатывают только на провинившихся.

Мама научила меня украшать алтарь и выбирать cuchillo, научила считывать предсказания по los naipes, но в юности я колдовала только для себя. Я бы никогда не подумала, что стану bruja в Фениксе, штат Аризона, но слухи среди мексиканцев разносятся быстро, а хорошая ведьма еще никогда никому не помешала. К тому же во время магических ритуалов я тратила столько энергии, что хотя бы на несколько минут переставала винить себя за твое исчезновение.

На следующий день после твоего визита, точнее двух – одного прекрасного и одного кошмарного, мне сложно сконцентрироваться на своей клиентке. Мы сидим с ней в моем sanctuario.

– Донна Васкез, – спрашивает Джозефина, – вы слышали, что я сказала?

Вот что мне хотелось бы сказать тебе вчера: я теперь другой человек. За эти годы я изменилась – так же, как и ты. Я двадцать восемь лет ждала встречи с тобой; могу подождать еще чуть-чуть.

Пожалуйста, возвращайся…

– Заклинание не сработало, – вздыхает Джозефина.

Я пыталась заткнуть рот ее соседке, студентке из университета Аризоны, которая оклеветала Джозефину и из-за этого ее бросил мужчина. Чтобы проучить болтунью, я предложила la lengua ardiente, «горящий язык».

– А свечку вы задействовали?

В прошлый приход я дала Джозефине кусок черного воска, вылепленный в виде женской фигуры.

– Да. Нацарапала ее инициалы на лице, как вы и велели, купила в магазине самый острый соус, окунула в него иглу и воткнула прямо в восковой рот.

– А фитиль зажгли?

Джозефина кивает.

– А потом представила ее тупую лошадиную морду, как вы и велели, и задула огонь. Но на следующий день она не пришла ко мне извиняться. И что еще хуже… – Она переходит на шепот: – .…после этого я нашла в углу квартиры паутину. После уборки!

Ну, это все меняет. Если найдете в чистом доме паутину, так и знайте: вас сглазили.

– Джозефина, я подозреваю, что твоя соседка – diablera.

Наряду с добрыми волшебницами – brujeria – существуют злые ведьмы. К сожалению, их чары запросто действуют на тех, кто ни в чем не провинился.

– Но Рене даже не мексиканка, – говорит Джозефина. – Она вообще из Нью-Джерси.

– Если она на самом деле diablera, то запросто могла соврать, чтобы сбить вас