– Был один случаи, – говорит она, когда я опускаю стекло. – Миссис Мэтьюс опаздывала. Мы звонили домой, звонили и звонили, но никто не брал трубку. Я отвела Бетани в группу продленного дня, а потом сама повезла ее домой. Миссис Мэтьюс мы обнаружили на диване, она была пьяна до беспамятства… Поэтому я забрала Бетани к себе и оставила ночевать. На следующий день миссис Мэтьюс рассыпалась в благодарностях.
– А почему вы не позвонили отцу Бетани?
Ветер выпутывает прядь волос миссис Нгуйен из пучка.
– Родители как раз разводились. За неделю до инцидента мать настоятельно попросила нас не позволять отцу контактировать с ребенком.
– Почему?
– Если я не ошибаюсь, он ей угрожал, – говорит миссис Нгуйен. – У нее были основания считать, что он в любой момент может похитить Бетани.
Эндрю, похоже, похудел, хотя, возможно, виновата мешковатая тюремная форма.
– Как там Делия? – задает он стандартный вопрос.
Но на сей раз я не отвечаю. Терпение мое на исходе.
Руки я держу в карманах.
– Вы говорили, что поддались внезапному импульсу. Что это была спонтанная реакция в форс-мажорных обстоятельствах. Вы говорили, что, вернувшись за одеялом Делим, застали Элизу на диване без чувств и поняли, что пора принять решительные меры. Я правильно вас понял?
Эндрю кивает.
– Тогда как вы объясните тот факт, что угрожали похитить дочь до, собственно, похищения? – Я в отчаянии пинаю стул, который летит по конференц-залу. – О чем еще вы умалчиваете, Эндрю?
На шее Эндрю напрягаются мускулы, но он не отвечает.
– Сам я с этим не справлюсь, – говорю я и выхожу из комнаты не оглядываясь.
За тридцать дней до начала суда государство определяет список свидетелей. Я в ответ делаю то, что делал всегда: запрашиваю досье на всех, кого планирует вызвать прокурор. Это простейшее правило для обреченных адвокатов: пытайся придраться ко всему, что тебе мешает.
Конверт из почтового ящика я вытаскиваю на бегу, торопясь на слушание 404В, назначенное Эммой Вассерштайн. В ожидании приема я его распечатываю. На Делию, разумеется, никакого досье не заведено вообще, так что в руках у меня только две распечатки. Отсутствие криминального прошлого у детектива ЛеГранда, ныне пенсионера, меня не удивляет. Внимание привлекает второй отчет – досье на Элизу Васкез. Мать Делии судили за вождение в нетрезвом виде, приведшее к ДТП в семьдесят втором году.
Это, безусловно, довольно серьезное правонарушение. Имевшее место, вдобавок, когда она была беременна Ди. Будет непросто, но я все же, черт побери, постараюсь убрать Элизу со свидетельской трибуны под этим предлогом. Буду давить на ненадежность: человек, который хронически пьет, может не помнить многих подробностей и в принципе не заслуживает доверия.
Мне ли не знать…
Из-за угла появляется Эмма Вассерштайн и, завидев меня, останавливается.
– Судья еще не готов?
Я осторожно поглядываю на ее необъятный живот.
– В отличие от вас, еще нет.
Она закатывает глаза.
– Может, вам пока не сообщили, но мы уже не семиклассники.
Дверь открывается, и помощница судьи Ноубла заводит нас в кабинет.
– Он сегодня не в духе, – предупреждает она шепотом. – Кое-кто сегодня не получил своей дозы протеина.
Мы рассаживаемся и ждем позволения заговорить.
– Мисс Вассерштайн, – устало вздыхает он, – что у вас на этот раз?
– Ваша честь, мне хотелось бы включить в список следственных материалов обвинение в нападении, осуществленном Чарлзом Мэтьюсом в декабре семьдесят шестого года. Его можно отнести к мотивам преступления.
– Но, Ваша честь, это же предвзятое отношение чистой воды! – возмущаюсь я. – Мы говорим о мелкой стычке, которая произошла много лет назад и не имеет никакого отношения к предъявленным Мэтьюсу обвинениям.
– Не имеет никакого отношения? – язвительно переспрашивает Эмма. – А вы не потрудились узнать, кого ваш клиент тогда избил?
Она протягивает мне копию обвинения, которое я, получив, лишь просмотрел по диагонали, сочтя несущественным. И тут взгляд мой цепляется за имя пострадавшего: Виктор Васкез.
За полгода
А это, по большому счету, таки мотив… А именно – месть. Еще бы, когда твоя жена трахается налево и направо, не успел ты переступить порог…
Судья собирает рассыпанные по столу бумаги в папку.
– Разрешаю, – говорит он. – Еще вопросы есть?
Эмма кивает.
– Ваша честь, мы все понимаем, что мистер Тэлкотт не сможет предоставить суду оправдательных фактов, а значит, будет строить защиту на оговоре Элизы Васкез.
Именно на этом я и планирую построить защиту.
– Я бы просила внести в протокол следующее: я искренне надеюсь, что этот суд не превратится в клеветническую кампанию просто потому, что адвокату нечем оправдать своего клиента.
Судья пристально смотрит на меня..
– Мистер Тэлкотт, не знаю, как там у вас в Нью-Гэмпшире, Но у нас в аризонских судах запрещен подрыв репутации.
– Другое дело – обычный подрыв… – бормочу я себе под нос.
– Что-что?
– Ничего, Ваша честь.
Эндрю, конечно, виноват со всех сторон, но должен же быть способ с этим совладать. Вся адвокатура работает по этому принципу: вы говорите, что клиент «невиновен», но имеете в виду, что он «виновен, только на это были причины». Затем вы беседуете с клиентом, и он снабжает вас подробностями своей несчастной жизни, призванными разжалобить присяжных.
Если, конечно, эти жалобные подробности не наскакивают на вас сами из-за каждого поворота. Я вспоминаю учительницу, рассказавшую об угрозах Эндрю; вспоминаю, с каким самодовольным видом Эмма вручила мне обвинение в нанесении телесных повреждений. Интересно, какие еще детали, способные свести все наши усилия на нет, он от меня утаил.
– У вас есть тридцать дней, чтобы вытащить кролика из цилиндра, – говорит судья Ноубл. – Почему же вы еще здесь?
Когда Эндрю входит в наш приватный зал для переговоров, я поднимаю глаза.
– Давайте внесем это в список вещей, о которых нужно сообщать адвокату, из шкуры вон лезущему, чтобы вас оправдали: этому адвокату нужно сообщать, что в драке, за которую вас когда-то судили, участвовал будущий муж вашей жены.
Он удивленно смотрит на меня.
– Я думал, ты знаешь. Его имя ведь указано в протоколе.
– Больше ни о чем не хотите упомянуть?
Он меряет меня долгим взглядом.
– Я увидел его, – признается он дрогнувшим голосом. – Я видел, как он ее трогает.
– Элизу?
Эндрю неуверенно кивает.
– Как вы вообще заподозрили неладное?
– Делил нарисовала мне мелками картинку. Когда я решил повесить ее в своем кабинете в аптеке, то
