— Ладно, Иванов так Иванов. Вот что, Иванов, то, что вы задумали, не пройдет. У меня двое детей и сидеть из-за вас я не намерен, а потому я вам лично приказываю уйти в казарму.
— Как все, так и я, — опять с вызовом ответил солдат.
Из казармы вышел капитан Киричек.
— Николай Иванович, — подозвал его Сердюченко, — идите, пожалуйста, сюда.
— Что тут происходит? — спросил Киричек. — Да вот решили самосуд устроить. Вы знаете фамилии каждого, поэтому скажите, есть ли тут сержанты?
— Да, есть, вот стоит сержант Декан.
Майор подошел к нему и уже в тоне приказа сказал: «Товарищ сержант, приказываю уйти в казарму». Сержант подчинился. Так, подходя к каждому, он приказывал им уйти в казарму. Когда все ушли, майор поручил Алексутину вместе с механиком вертолета охранять арестованных и не покидать грузовой отсек до тех пор, пока он сам им не разрешит.
Врачи увели раненого, пилоты ушли в общежитие, а майор Сердюченко и капитан Киричек зашли в казарму. Дежурный собрал оставшихся солдат и сержантов, построил их в две шеренги. Перед Яковом Ивановичем стояла горстка угрюмых и обозленных людей, поэтому окрик или грубый тон разговора только усугубил бы дело. Майор, понимая это, спокойно, насколько мог в данной ситуации, сказал:
— Ребята, я понимаю ваше состояние, у меня дети почти такие как вы, вот у Николая Ивановича сын тоже служит под Ленинградом. Но вы поймите и нас сейчас. За жизнь этих двух бандитов, как и за вашу, отвечаем мы, а поэтому мы не дадим вам по молодости совершить еще одно преступление — ведь тот, кто убьет их, будет осужден за убийство, а мы — как должностные лица, не предотвратившие его. Бандиты будут осуждены тут, и я уверен — к высшей мере, вот тогда я даю вам слово, что добьюсь разрешения, и вы своими руками расстреляете их. А сейчас нам вместе надо подумать, где их содержать, ведь у нас на территории станции гауптвахта не предусмотрена, а они требуют изоляции, да ещё какой!
Строй молчал, но вдруг маленький солдат, стоящий на самом левом фланге, негромко сказал:
— Может, в коридоре, где баня, — там все закрывается и тепло.
Солдаты молчали, а потом сержант Декан сказал: «Лучше места не найти, оттуда не уйдут, там двойные двери, досками обшитые стены».
Так и решили. Майор, облегченно вздохнув, пошел осмотреть баню. Помещение было действительно добротное. Открутили внутренние дверные ручки, чтобы исключить возможность зацепиться за что-нибудь, осмотрели еще раз повнимательнее помещение, принесли два матраца, проверили наружные замки и только потом поместили туда арестованных. Ключи от двух больших замков взял с собой Алексутин, он же и вызвался кормить преступников вместе с поваром, которым и оказался тот маленький солдатик.
Яков Иванович доложил о проделанной работе прокурору гарнизона и решил поговорить с ранеными, а потом хотя бы несколько часов поспать. В санчасти дежурила Мария Семеновна, жена погибшего командира.
— Как дела, Мария Семеновна? — спросил майор, открыв дверь.
Женщина посмотрела на него покрасневшими от слез и недосыпания глазами и с грустью в голосе сказала:
— Какие там дела, еще двое скоро… — и она, не договорив, почти беззвучно заплакала. — Ранение в голову, а нейрохирургов нет, да хотя бы и были — спасти их невозможно. Остальные по-разному.
— Ну а кто-нибудь через день-другой может встать? — с надеждой спросил майор.
— Да вот ваш однофамилец контузией отделался, прямо как в рубашке родился. В него в упор стреляли и не попали, пуля прошла прямо у виска, даже волосы обгорели. Он, видимо, завтра уйдет, но за ним надо будет понаблюдать: в таких случаях могут быть совершенно неожиданные осложнения.
— То есть поговорить ни с кем не удастся, — подытожил майор и хотел уже уйти, но Мария Семеновна остановила его:
— Почему, вот с сержантом Сердюченко и поговорите.
Медсестра подвела майора к кунгу, над дверью которого была небольшая табличка: «Изолятор». Внутри стояли два откидных топчана, на которых и лежали раненые. Одного Яков Иванович узнал сразу — это был раненый со склада ГСМ, а второй лежал лицом к стенке и вроде бы спал.
— Ну как дела? — спросил майор у раненого в ногу солдата.
— Да болит, но уже нормально, — ответил он.
— У него сквозное ранение, кость не задета, так что лежать ему максимум неделю, — сказала Мария Семеновна.
— Как смотришь, солдат, может, я у тебя возьму сразу показания, ты мне расскажешь, как было дело, а я запишу?
— А чего же, могу, — с готовностью ответил боец.
Майор сел возле тумбочки, служившей тут и столом, вытащил чистый лист бумаги и приготовился писать. И какое же было его удивление, когда лежавший к нему спиной сержант повернулся и, удивленно посмотрев в его сторону, сказал:
— Вот это да, сначала голос одинаковый, а потом и лицо!
— Вы о чем это? — не понял майор. — Да отец мой, дядя Витя, и лицом, и голосом на вас похожий.
— Ну, во-первых, если отец, то почему дядя Витя? — спросил Яков Иванович.
— Да он мне не отец, но это длинная история… Вы расспрашиваете, а я полежу, послушаю.
— Так и сделаем, — сказал майор и начал записывать показания солдата.
— Мы сидели, обедали, когда зашли эти двое, — говорил солдат. — Мы раньше договорились, что, если они появятся, делать вид, что ничего не знаем — так и сделали. Наш сержант с Филипповым был хорошо знаком, поэтому он сразу же пригласил их к столу. Раньше мы уже распределили, кто кого берет, и наш план почти удался; когда они сели за стол, взяли ложки и хлеб, наш сержант крикнул: «Взять их!» — и мы выполнили команду. Но получилось так, что они сидели от нас через стол и когда мы резко встали, стол перевернулся, и Ямада оказался под столом, он успел схватить автомат и выпустить очередь, просто так наугад. Потом мы его придавили к полу и вырвали автомат. Сначала я ничего не почувствовал, а потом начало печь и в валенке стало мокро, я посмотрел и понял, что ранен. Но до этого мы связали их. Они очень просили отпустить, даже плакали. — Солдат замолчал.
— Да, вы рисковали капитально, но, может, и правильно сделали, что решили действовать именно так. Если бы завязалась перестрелка, неизвестно, чем бы это кончилось. Распишитесь вот тут и тут.
Солдат расписался.
— Ну что, — повернулся Яков Иванович к сержанту, — теперь поговорим с вами.
Медсестра ушла.
— Так чем же я похож на вашего столь таинственного отца?
— А всем. Во-первых, ростом — мой отец почитай за два метра ростом, и вы вон сидите, а сестра стояла и вы даже чуть выше ее.
— Ого, наблюдатель! — улыбнулся майор.
— А как же, я же сержантскую школу закончил, — с гордостью сказал Иван.
— Ну, допустим, ростом, я согласен — у меня тоже под два метра. А еще?
— Голос у вас такой, вначале я даже подумал, что дядя Витя приехал, а когда увидел форму, понял, что ошибся. Но когда увидел лицо, то опять подумал о том же.
— А ну-ка расскажи о своем отце, — попросил майор.
— Да рассказывать нечего, я знаю, что родителей у него не было, они погибли, где-то на Урале, а он приехал на Чулым с тетей, да так и жили там и сейчас живут; тетя умерла во время войны, а дядя Витя воевал, вот и все.
— А тетю как звали, знаешь?
— А как же, на кладбище памятник ей есть, там все написано, да и дядя Витя часто ее вспоминает. Звали ее как нашу соседку — Феней.
Яков Иванович был потрясен: сестру его отца тоже звали Феней, она ушла куда-то самая первая с одним из его старших братьев после того, как отца и мать, зажиточных крестьян, предупредили о предстоящей конфискации имущества. Яков до сих пор точно не знал, как это произошло: может, отец сам разрешил ей увезти брата, а может, тетка так решила, потому что он и раньше часто жил у нее, старой
