— Конечно, я согласен, да хоть сейчас.
— Ну и хорошо, тогда иди и собирай вещи, через десять-пятнадцать минут улетим.
Иван вихрем вылетел из кабинета, а Яков Иванович просмотрел еще раз документы, собрал вещи и позвонил замполиту:
— Николай Иванович, я тут забираю моего однофамильца, во всех инстанциях все оговорено, у меня, да у жены, предчувствие, что это сын моего старшего брата, которого я искал почти тридцать лет.
— Дай-то бог! Счастливо, Яков Иванович, не забывайте, звоните, рады будем слышать ваш голос.
Был короткий ясный, солнечный и, что удивительно, безветренный, какие очень редко бывают на Чукотке, день. Снег слепил глаза, и майор, выйдя из общежития, сразу же надел защитные очки. Шуба, ватные брюки, валенки, шапка-ушанка и темные защитные очки, а совсем недавно вместо очков была защитная шерстяная маска. Несколько раз во дворе станции появлялся Иван, он то выбегал из одного помещения, то забегал в другое, видимо, прощаясь с сослуживцами.
В небе завис вертолет, он, плавно перемещаясь, опускался все ниже и ниже и, наконец, коснулся снежного покрова. Из заднего открытого люка вышли двое военных, пилот снизил обороты, но двигатель не выключил, вероятно, должен был тут, же взлететь.
Яков Иванович направился к вертолету, подошел к люку и посмотрел назад. От казармы, оглядываясь и махая руками вышедшим солдатам, с вещевым мешком за спиной бежал Иван. Его жизнь, опять подчиняясь неизвестно чьему велению, переходила на другую, совсем не известную дорогу, и он вступил на нее с большой радостью. Что ждет его впереди, знают только один Господь Бог да та, кого простые люди называют судьбою.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
И начинался полярный день. Солнце то спускалось почти к самым вершинам сопок, то вновь поднималось, кружась и кружась над горизонтом, посылая ласковые, теплые лучи на бурно развивающуюся природу. Уже прошел брачный период у птиц, и теперь большинство из них сидят в своих искусно смастеренных гнездах, высиживая птенцов, плотно прижавшись к земле, сливаясь по цвету и рельефу с тундровыми кочками и поднимаясь исключительно только для того, чтобы перемешать яйца, хлебнуть водички, ущипнуть немного травки или прошлогодней ягоды. Не слышно больше гусиного гоготания, кряканья селезней, трубного крика журавлей и только нет-нет да со стороны Пенжинской долины из прибрежных рощ донесется тоскливое кукование кукушки да над холмистыми просторами зависнет жаворонок и запоет свою извечную песню.
Вообще иногда кажется странным, что так далеко за полярным кругом, на самом севере Камчатки, над темно-зелеными просторами Пенжинской долины — и вдруг жаворонок или кукушка, а то вдруг закричит, растрещится обыкновенная сорока, будто не в этом суровом крае, а где-нибудь на Алтае или юге Сибири. Но стоит только перевести взор на ближние низины или отроги Пенжинского хребта, как вы увидите белые снеговые шапки на вершинах гор или огромные куски почерневшего, но так никогда и не таявшего снега в оврагах и балках, а особенно приводит в чувство северо-восточный ветерок, который почти никогда не стихает. Стоит ему один только раз дохнуть в лицо, как вы сразу вспомните, что это север, а с севером шутки плохи. В тихую погоду, да еще когда пригреет солнце и термометр покажет плюс двадцать, что очень редко бывает в этих краях, — тысячные стаи комаров заволакивают небо над головами, и горе тому, кто появится в эту минуту без маски или накомарника. Эти мерзкие существа набьются в уши, рот, за шею, залетят в любые щели и будут жалить, и пить вашу кровь до тех пор, пока не лопнут или вы не убьете их. Самое вредное существо на свете — комар, от его укусов страдают не только люди, но и животные: лоси, например, в августе, спасаясь от гнуса, заходят глубоко в воду и часами стоят там, а иногда даже ныряют, чтобы освободиться от этих мелких, но больно жалящих насекомых. И только утки, а особенно мелкие утята, поедая сотни, а может, и тысячи комаров в день, наслаждаются их изобилием. Личинки, а иногда и сами упавшие случайно в воду комары, становятся деликатесом почти для всех рыб, и лишь малая продолжительность жизни комарья все же является некоторым утешением для многих животных, а особенно для людей, жестоко страдающих от этих гадких насекомых. И что удивительно! Зимой температура в этих краях нередко падает до минус пятидесяти градусов, самые мощные животные, такие как олень или лось, оказавшись в такую погоду на открытой местности, да еще в ветреную погоду, могут замерзнуть. А комару — хоть бы что! Только чуть пригреет солнце, и потекут первые ручьи — он тут как тут: засвистит, зашипит свою противную песню, и тогда жди неприятностей. И все же лето есть лето! Особенно на севере. Уже давно отловили рыбу корюшку, но запах свежих огурцов долго висит над поселком, напоминая о прекрасных часах рыбалки и всего того, что связано с ней. Потом пойдут ягоды, красная рыба — кета и горбуша — и закончится мимолетное, но такое бурное полярное лето, а вместе с ним начнет прятаться солнце, пока и вообще не скроется на долгие три месяца.
А сейчас солнце висит перед самым закатом и словно вот-вот скроется за сопки, чтобы потом появиться вновь. Но оно, меняя высоту и перемещаясь по часовой стрелке, и не думает прятаться. И тогда, кажется, что светило только что взошло и вот сейчас поднимется и станет в зените. Но в большинстве своем бледный, а иногда и оранжевый диск все кружит и кружит над горизонтом — и в восемь часов утра, и в два часа ночи, и люди ложатся спать и встают исключительно по часам.
Было начало июня. Иван Сердюченко уже четвертый месяц служил на такой же станции, как и прежде, но уже рядом с поселком Каменское Пенжинского района Камчатской области. Такая же тропосферная радиорелейная станция, такое же оборудование, такие же солдаты и сержанты, но нет-нет да и приснится Ивану та страшная ночь, когда прямо в упор в него стреляет сержант Филиппов, и тогда он, содрогаясь, представляет себя на месте погибших товарищей и ему становится страшно. Страшно оттого, что он больше не получал бы таких хороших, таких теплых ласковых писем от Оксаны, тети Насти, а самое главное — он не помог бы соединиться двум родным братьям, Якову и Виктору, ведь только благодаря ему они нашли друг друга.
Иван никогда не забудет, с какой радостью прибежал к нему Яков Иванович и на одном дыхании прочитал письмо: «Здравствуй, дорогой брат Яков! — писал Виктор. — На фото, которое ты прислал, я без труда узнал Феню, правда совсем молодую, да и жена моя Анастасия сразу признала, что мы с тобой очень похожи друг на друга, так что я очень рад буду встретиться и как можно быстрее».
У Ивана появилось еще одна родственная семья. И все вроде бы складывалось хорошо, но однажды, причесываясь перед зеркалом, Иван увидел несколько белых нитей именно в том месте, где прошла, почти коснувшись черепа, пуля. Сначала там волосы просто не росли, и Иван прикрывал эту лысинку волосами, которые росли выше, благо, недостатка в них не было. А тут вдруг седина! Сержант расправил кудри и увидел, что на всю длину обожженного пулей места пробиваются совершенно белые волосы. Это его так расстроило, что он на дежурстве брал и состригал белые волосы. Но глазастые его товарищи разглядели- таки седую полоску у правого виска Ивана и беззастенчиво разглядывали ее и удивлялись. Только Яков Иванович тактично ничего не замечал, а когда понял, что Иван очень страдает, просто по-мужски, успокоил: «Не бери в голову, Иван, все будет хорошо. Вон моя Людмила по тебе с ума сходит, а ведь увидела-то всего два раза».
Иван и сейчас вспоминает с особой теплотой первую встречу с семьей майора в ту холодную мартовскую ночь.
Они прилетели во второй половине дня, но практически была ночь, так как солнце в это время появлялось всего на один-два часа и, осветив правую половину горизонта, опять надолго уползало за сопки, чтобы через восемнадцать-двадцать часов снова подойти вплотную к горизонту. Так было и тогда. Вертолет завис над хоздвором местного госпромхоза, и майор с сержантом спустились по канатной лестнице на плотно утрамбованный снег.
Рядом темными силуэтами возвышались деревянные дома, в одном из которых и жил Яков Иванович.
— Ну, Ванек, сегодня суббота, в части тебе делать не чего пошли ко мне домой! — сказал майор, когда вертолет, взревев, унесся в темноту ночи.
Через каких-нибудь две-три минуты они уже были дома. Обыкновенная северная трехкомнатная квартира. Никаких удобств. На кухне накрытая деревянным кругом-крышкой двухсотлитровая бочка с водой, стол, холодильник, электрическая печка, правда, отопление паровое, вернее, водяное: из-под шторки
