майором, Сердюченко Яковом Ивановичем, отслужив положенные сроки, летели навстречу новым поворотам в их жизни.
— Ну что, красиво? — спросил Яков, наблюдая, как Иван неотрывно смотрел в иллюминатор.
— Не то слово. Какое бесконечное белое безмолвие, тут не просто красота, а еще и удивительный простор.
— Скажи, Ваня, а вот что ты сейчас чувствуешь, чего тебе больше всего хочется?
— Чего хочется? Многого, но перво-наперво мне хочется увидеться с тетей Настей, дядей Витей, потом сходить в свою школу, потом… А вам чего хочется? — вдруг спросил Иван.
— Да как тебе сказать… Наверное, того же самого. Но меня еще тревожит и неопределенность, тревожит и пугает.
Набрав высоту, самолет лег на курс, тряска прекратилась совсем, и белокрылая машина будто зависла над Камчатскими просторами. По салону прошла стюардесса и каким-то, как показалось Ивану, уж слишком обычным голосом изрекла: «Через пятнадцать минут прибываем в Тиличики, пристегните, пожалуйста, ремни».
— Слушай, Ваня, а вот я что-то от тебя ни разу не слышал о твоей, как бы сказать поточнее, — девушке.
— Так девушки-то у меня пока и нет.
— А на примете?
Самолет снижался, уже отлично просматривались воды Тихого океана, рыболовецкие сейнеры, маленькие и большие бухты и заливы. Наконец, «Як-40», пробежав по рифленой полосе, остановился недалеко от маленького, как и везде на Севере, здания, служащего аэропортом. Первая остановка бывших военных — на гражданке.
Ясный, морозный и пока еще солнечный день. Прямо на ступеньках, ведущих в здание, стоит уже не молодой человек и, энергично жестикулируя, что-то говорит окружающим. Увидев Ивана с Яковом, сказав своим слушателям — «Минуточку», направился в их сторону.
— Привет, майор! — весело и немного развязно, голосом порядочно выпившего человека поприветствовал он военных. — Помните меня?
— Здравствуйте, — ответил Яков Иванович. — Отчего же не помню — Иванов Иван Иванович, так сказать, непризнанный поэт.
Они пожали друг другу руки.
— А это кто? — спросил Иванов.
— Мой племянник.
— Ого, так сказать, военная династия; а хотите четверостишие?
— Только недолго, мы спешим: через пятнадцать минут посадка.
И Иванов, встав в привычную позу, прочитал:
Эх, камчатское лето,
Лебединые стаи!
Ждем тебя как привета —
Быстро ты улетаешь.
— А кто это? — спросил Иван Якова уже в здании аэропорта, когда они пили чай с бутербродами.
— Это личность загадочная, о нем можно писать романы. Когда-нибудь я тебе расскажу, как мы с ним встретились, у него в жизни много таинственного и даже сказочного, а сейчас он просто спившийся человек, «БИЧ».
— А по виду — ничего.
«Объявляется посадка на самолет «Як-40», улетающий в Петропавловск-Камчатский» — объявила диктор.
И они снова в воздухе. Теперь на довольно низкой высоте они шли над океаном в сторону Оссоры. Внизу проплыл остров Карагинский.
— Я когда сюда летел, даже и не видел этого острова, — сказал Иван. — А ведь он довольно большой.
— Да, большой, площадью около 2000 квадратных километров, я там бывал на расследовании, обходил с геологами вдоль и поперек.
— Было что-нибудь серьезное?
— Да нет, просто одного солдата разлюбила девушка, вот, он, пристроившись к геологам и рванул на остров.
— Если разлюбила — тогда серьезно, — с ноткой грусти в голосе сказал Иван.
— Ты мне так и не сказал, как же у тебя с девушкой? — продолжил разговор Яков.
— Так говорить пока не о ком.
— Ну, ты теперь гражданский, надо бы подумать и о личной жизни.
— Конечно, думал, я вам как-то рассказывал про Оксану.
— Это которая на Дону?
— Она сейчас в мединституте в Ростове учится. Так после того, как я написал ей о своей седине у виска, — Иван провел рукой по седой полоске, — она замолчала вообще.
— Смотря как ты написал.
— Написал как есть: появилась седая полоска у правого виска.
— Нет, это не потому, наоборот, она бы начала расспрашивать, почему это произошло.
— Я тоже так думаю, но вот летом было от нее только одно письмо.
— А от тебя?
— Наверно, три, я их целый день писал, — неожиданно весело сказал Иван, — а камчатский день аж два месяца!
Была посадка в Оссоре, потом в Палане, столице Корякского национального округа, в которой и проживало-то 700 человек, и наконец, блеснула своей ослепительностью Ключевская Сопка. «Як-40» приземлился на настоящей бетонной полосе аэропорта «Елизово».
— Ну что, Ваня, у нас есть пять дней. Может, махнем в долину гейзеров — искупаемся в Паратунке, а то столько лет прослужить на Камчатке и не побывать в ее достопримечательных местах — это будет непростительно.
— Я «за», — обрадовался Иван.
— Тогда идем в турбюро.
Короткий осенний камчатский день закончился. В небе одна за другой загорались казавшиеся тут особенно яркими звезды и только что народившийся месяц белой ладьей висел прямо над вулканом, совсем рядом с его дымящейся белой шапкой. Наступала долгая, со всеми ее радостями и печалями, северная зима. В туристическом бюро им сказали, что следующий выход группы через день, и Яков Иванович, забронировавший заранее место в гостинице КЭЧ в Елизове, предложил отправиться в путь.
— Отдохнем, выспимся, а завтра махнем в Паратунку, — сказал он почему-то загрустившему Ивану.
— Вообще-то раньше я был не прочь поспать, и в начале службы только и мечтал, как бы выспаться. А вот после той трагедии я стал очень плохо и мало спать. Думал — пройдет, а оно не проходит, — ответил Иван.
— А что же ты раньше не сказал? — упрекнул Яков. — Надо было показаться врачам. В Каменском один Казбек Васильевич чего стоит.
— Я разговаривал с нашим фельдшером, он сказал, что при контузии бывает всякое и обычно со временем все восстанавливается.
— Может, и так, но надо было все-таки сходить к специалисту.
Вернулись в Елизово. В полупустой гостинице КЭЧ полудремала за столом администратора пожилая дежурная.
— Мы бронировали номер, — обратился к ней Яков Иванович.
Женщина, вздрогнув от неожиданности, посмотрела отсутствующим взглядом.
— На фамилию Сердюченко, — продолжил Яков.
Посмотрев запись в толстой книге, дежурная молча подала через окошко ключ.
