— Что это? — спросил Виктор.
— Чуть не забыл! На, прочитай.
Виктор надел очки и начал читать.
— Помню, помню, как же — эта женщина на почте работает, на Чулымской, она тогда плакала.
— Слушай, дядя Витя, давай съездим, очень надо ее увидеть — это дочь моего соседа, хорошего друга, он очень просил меня.
— Так время уже три, почта, наверно, закрывается.
— Ладно, найдем, спросим, где живет. Поехали!
Иван так умоляюще смотрел на Виктора, что тот зразу же согласился, подумав: «Вот человек: на себя ему наплевать, а для других готов на все».
Ехали недолго. Минут через двадцать остановились прямо у почты. Пожилая женщина как раз закрывала большим засовом входную дверь. Виктор подошел к ней:
— Здравствуйте! Нам бы Зульфию.
— Почта закрыта, — сказала женщина и посмотрела на Виктора. — А, это вы, я вас узнала: вы тогда с женой приходили, а Зульфия только что домой пошла: вон там они живут, видите серый забор?
— А вы не туда идете?
— Туда, только дальше. А зачем она вам?
— Да вот сын наш приехал, кому мы письмо тогда писали, — мать-то наша умерла.
— Господи, такая красивая, молодая была: видать, чувствовала.
— Да нет, сердце остановилось и все, никогда не болела.
Женщина посмотрела на Ивана и, вздохнув сказала:
— Вот так все: и муж у Зульфии умер прямо в дороге — машинист был.
— Садитесь, мы вас подвезем, а заодно и Зульфию позовете. Ваня ей хорошие новости привез.
У дома, где жила татарка, Виктор остановился, и женщина вошла во двор. Буквально через минуту выбежала в домашних шлепанцах Зульфия, а увидев двух незнакомых мужчин, остановилась в нерешительности, только сказав: «Здравствуйте». Иван шагнул ей навстречу и протянул конверт. Она машинально взяла письмо, мельком взглянув на него, и продолжала вопросительно смотреть то на Ивана, то на Виктора.
— Отец ваш, Николай Николаевич Панков, умоляет вас ехать к нему, — только и успел сказать Иван.
Женщина бросилась к нему на шею и зарыдала так громко, что Иван, испугавшись, стал деликатно освобождаться от ее объятий.
— Да что же это я! — наконец, опомнилась Зульфия. — Заходите к нам, поговорим, — вытирая слезы и всхлипывая, говорила она.
— Ну, я пойду, — сказала пожилая, как-то незаметно стоявшая в сторонке.
— Спасибо вам, Полина Александровна, — сказала Зульфия, — век вам благодарна буду: надоумили вы меня.
— Да чего уж там! — и пожилая женщина, тяжело раскачиваясь, утиным шагом пошла домой.
— Мы к вам ненадолго, несчастье у нас, — сказал Виктор, — просто, если вы что-то надумаете, Ваня может все передать, Николай Николаевич — его сосед.
— Хоть на минутку зайдите, у меня детки там, трое, — им же интересно будет.
— Не можем мы, — сказал уже Иван, — нам домой надо. Мама моя умерла, а ваш отец, дядя Коля, живет один в пустом доме, можете писать по тому же адресу. Он просил, чтобы к нему ехали обе его дочери. Очень просил!
— Мы заедем к вам дня через три, а если что — звоните, вот телефон, — и Виктор отдал Зульфие листок с номером телефона.
Уже вечерело, когда они подъехали к своему дому. У калитки стояла Дуня, молча, открыла ворота и так же молча, закрыла, когда машина въехала во двор.
— Здравствуй, Дуня, — подошел к ней Иван.
— Да виделись мы, когда маму твою… — и она совсем по-детски заплакала.
Иван обнял ее и сам, плача, гладил по ее рыжим, почти красным волосам и ничего не мог сказать. Так и простояли они несколько минут, пока Виктор, загнав машину в гараж, начал греметь воротами и замками. Потом, отстранившись от Ивана, Дуня сказала:
— Пойду я, не до меня вам.
— Что это ты меня на «вы» называешь?
— Так столько лет не виделись, забывать стала.
— Время летит… Замуж не собираешься?
— Тут, замуж? И за кого же? Или как Людмила ваша, что ли?
— А что Людмила? — не понял Иван.
— Да ничего. Ну, я пошла, — и она, забросив за спину косу, ушла домой.
— Что-то тут Дуня про Людмилу намекала? — спросил Иван у Виктора.
Во дворе было пусто. Женщины ушли, только в конюшне то заблеет коза, то захрюкает поросенок, то шумно вздохнет корова, почитай уже пять дней не видавшая хозяйки.
— Людмила как Людмила, — ответил Виктор, опять усаживаясь на лавку. — Рожать она будет. Ездила в Новосибирск — хотела аборт сделать, дак там ее уговорили. Решила рожать.
— От кого же?
— Был тут у нас один хлюст, укатил, удрал, можно сказать. Ладно, черт с ним, только Людмилу жалко: назло тебе она это сделала.
— Почему — мне?
— Ну, ты так и остался «Иван-простота»! Любит она тебя.
— Девчонка совсем, а тоже — «любит», — усмехнулся Иван.
— Вот такие и попадаются — четырнадцати да шестнадцатилетние. А твоей-то невесте сколько?
— Восемнадцатый пошел.
— И что так серьезно?
— Еще как! Жениться хотели. Вот уехала в университет в Москву.
— Надолго?
— Лет пять, наверное.
— И что же дальше?
Начало темнеть. Зажгли свет и еще долго беседовали, сидя на лавке, пока Виктор опять не вернулся к разговору о самородке.
— Так посмотришь?
— Знаешь, отец, нет у меня никакого желания сейчас с ним возиться. Давай отложим до завтра.
— Ты что, может, и впрямь сдавать придется? Неужто жизнь тебя ничему не научила? Ты только вспомни, как отец твой жил! Получается, что он сам себе приговор подписал на четырнадцать лет?! А за что? Да за то, что двух подлецов сам осудил и сам приговор исполнил. А если бы узнали? Да его бы наше государство изничтожило! А что мне оно дало? Вот я весь перед тобой: мне и надеть-то нечего, а я сорок лет проработал!
— Что ты меня агитируешь? Или я сам не понимаю?
— Так если понимаешь, скажи, что делать-то будешь. Ведь это не шутка: там миллионами пахнет. Сейчас реализовать это богатство невозможно — или убьют, или посадят, другого пути нет, поэтому я тебе советую спрятать это все, да так, чтобы никто даже из самых близких не знал. Правильно говорила Настя: золото у нас несет человеку только горе и страдания.
— Получается, как у Кузнецова, — родственник есть у нас, полковник, разведчиком в Англии работал, — так вот он золотом разбогател.
— Я тебе серьезно говорю, а ты…
— И я серьезно. Человек владельцем самого крупного ресторана в Лондоне стал, так у него задание было. А мне зачем? Конечно же, спрячу, а там видно будет. Я насчет Денисова узнавал: есть у нас один подполковник, но он моложе вашего.
— А внешне?
