стали появляться населенные пункты. Наконец, впервые, Виктор увидел шахтные терриконы:
— Глянь, уголь дымит!
— Это порода, а между ней и уголь да еще сернистый колчедан попадаются.
— А ты откуда знаешь?
— Рита Ивановна объясняла. Могилка-то моих родителей недалеко от Новошахтинска, а там кругом шахты.
Проехали Новошахтинск. Виктор, молча крутил и крутил баранку, не выдавая особой озабоченности, а Иван стал очень сосредоточенно смотреть то на карту, то на дорогу.
— Ты что? Может, остановимся и разберемся? Хоть села какие-нибудь знаешь?
— Знаю, только я-то с другой стороны подъезжал, а потом у меня и в первый раз, и во второй проводники были, а эту дорогу я только издалека и видел. Надо ехать потише, березку должно быть хорошо видно издалека. Там больше и деревьев нет.
— Даже интересно: в степи — и березка, — сказал Виктор. — Как она, бедная, сюда попала?
— Так вот никто и не знает. А жизнь ее, видать, помучила хорошо: искореженная вся.
Проехали еще километров тридцать — никакой березки. Виктор ехал медленно, движение по дороге было несильное, населенных пунктов не встречалось, несколько стрелок указывало на села, которые находились в стороне.
— Указатель проехали — село Терновое: между этим селом и Грушевской должна быть березка! — сказал Иван возбужденно.
Обыкновенная холмистая полувыжженная суховеем степь. В нескольких километрах начинается Донецкий кряж — полумертвая земля, где горные породы выходят на поверхность; белый степной ковыль да низкорослые акации — вот основная здешняя растительность, но там, где проходила дорога, уже возделывалась пшеница, росли подсолнухи. Сейчас поля были убраны, а многие вспаханы.
— Вот березка! — крикнул Иван.
— Где? Не вижу! — Виктор смотрел вперед и ничего, кроме степного ковыля не видел.
— Ты не туда смотришь, левее смотри — вон туда, в долину, — сказал Иван.
И действительно, в небольшой лощине среди вспаханного поля рядом с проселочной дорогой белела береза.
— Как в сказке, — сказал Виктор, — настоящая береза, невысокая, правда, но все, же береза.
— Да, да, «невысокая», я головой лишь до нижних веток доставал, это издалека так, — сказал Иван.
Сбавляя ход, Виктор смотрел, как лучше подъехать, чтобы не повредить прицеп. Повернули влево и, закачавшись на грунтовой дороге, «тойота» медленно подъезжала к березе. Теперь четко была видна могила и крест на ней.
— Не дом, а сплошные клады! — поражалась Рита Ивановна. — Что еще вы нашли?
Дядя Коля с Николаем поднялись на веранду. Николай положил на стол глиняный сосуд.
— Это же какая-то ваза! — определила Рита Ивановна, удаляя последнюю, сильно истлевшую и пожелтевшую бумагу.
— А я вначале подумал — горшок, — сказал Николай Николаевич. — Да, довольно большая, и как они ее туда засунули?
— Да как, между бревнами: там как раз два бревна идут, — сказал Николай.
— Смотрите, она даже с крышкой! Не открывайте, а то оттуда джин вылетит! — засмеялась Оксана.
— Ну, ты, как всегда, с подковырками! А ведь люди не зря, наверно, ее прятали, — сказала Рита Ивановна, открывая крышку.
Внутри, почти так же, как в первой шкатулке, лежал сверток, только уже не в клеенке, а в тонком брезенте.
Брезент сохранился хорошо, и когда развернули, то увидели очень плотную бумагу, сложенную вдвое. Развернули и ахнули: то была грамота на присвоение графского титула Чубарову Василию Игнатьевичу.
— Вот вам и чепуха! — сказала Рита Ивановна и отложила грамоту. Но внутри вазы было еще что-то в небольшом свертке, перевязанном шнурком. Извлекли, развернули.
— Письма какие-то, — безразлично проговорила Оксана. — Вот вам и ценность!
— В этом еще разобраться надо, — сказал дядя Коля, — тут могут раскрыться несколько тайн.
Зазвенел телефон.
— Коля, пойди, наверное, тебя, — взглянула Оксана на мужа.
Николай пошел к телефону.
— Вас, Николай Николаевич.
— Алло, — сказал дядя Коля, — да, конечно, я Никита Игнатьевич, да что вы, все хорошо, закрутились мы тут и вас не было, а с вашей Галиной Степановной мы как-то не можем найти общего языка. Да, Оля тут была, вы не волнуйтесь, я за Ивана отвечаю. Сказали? Вот видите, не везет парню. Нет, они машину гонят своим ходом вместе с приемным отцом — седьмые сутки пошли. А вы напишите, пусть не волнуется. Звонила? Да вроде мы всегда дома. Вы знаете, радость у меня: дочери мои нашлись, скоро приедут. Да, да, спасибо. Почему же, приезжайте, вместе и съездим…
В разговор вдруг включилась междугородная. «2-19-51? — закричала телефонистка. — Ответьте Караганде».
«Слушаю, — сказал дядя Коля, и внутри у него похолодело. — Алло, алло! Говорите же, я вас слушаю, Панков Николай Николаевич». В трубке что-то забулькало, потом засвистело и чей-то женский голос четко сказал: «Да говори же, что же ты, говори». — «Алло, — услышал дядя Коля женский голос. — Папа, папочка, — на другом конце кто-то плакал. — Это я, это я, — говорила женщина, — Зария, мне Зульфия звонила, папа мы вас всегда вспоминаем, как вы там? Господи, Господи, я почему-то не слышу!» — с отчаянием закричала женщина. «Я вас, тебя хорошо слышу, — Николай Николаевич старался изо вех сил, чтобы не заплакать, — приезжайте все, я вас очень жду». Опять что-то забулькало в трубке.
«Это он, это он, я даже голос узнала!» — опять услышал Николай Николаевич, и все пропало. Старик еще постоял некоторое время с трубкой возле уха, потом медленно положил.
— Не Иван звонил? — спросила Рита Ивановна.
— Нет, вначале Никита Игнатьевич, отец Оли, а потом одна из моих дочерей, — и Николай Николаевич устало опустился на диван.
— Оля — это невеста Ивана? — спросила с каким-то трепетом Оксана.
— Да, почти жена, я их обручил, — с усмешкой сказал дядя Коля, — даже свадебный подарок подарил.
— А почему ж не расписались? — спросила Рита.
— Молодая она еще, семнадцать только.
Оксана стала расставлять посуду.
— Мама, убери, пожалуйста, эту вазу и все остальное, давайте спокойно поужинаем, — серьезно сказала Оксана.
— А я что — против? Сегодня все равно уже не почитать, а завтра целый день меня не трогать: буду изучать бумаги.
— А мы с Никитой договорились в субботу съездить на рыбалку, и соответственно с шашлыком, — вы как?
— А сегодня какой день? — спросила Оксана.
— С утра четверг был, — отозвался Николай.
— Тогда успеем, надо же мясо приготовить и все остальное, — сказала Оксана.
— А если Иван приедет — не до шашлыков ему будет… Хоть мы Настю и в глаза не видели, а все же…
Наступило неловкое молчание.
— Да, это я от радости за своих детей чужое горе забыл, — сказал Николай Николаевич. — На рыбалку мы с Никитой Игнатьевичем все же поедем, а остальное отменяется.
