утру ветерок усилился, и из низины потянуло сыростью. Восточная сторона неба сначала побелела, потом стала бледно-розовой; небо из черного постепенно превращалось сначала в темно-голубое, потом светлело и светлело, одновременно окрашиваясь постепенно в ярко-красный, а затем в бордовый цвет, и, наконец, медленно, будто спиною, стал выпирать из-за горизонта огромный оранжевый шар солнца, заливая кровавым светом темно-рыжую степь, поникшую березку и языками пламени заиграл на стеклах грязно- серой, усталой, сонной машины.
В субботу, чуть забрезжил рассвет, к дому подъехала «Волга», и Николай Николаевич уехал с Никитой Игнатьевичем на рыбалку. Чуть позже ушел на работу Николай. Оксана спала, а Рита Ивановна, накормив всех завтраком, убрала со стола и села тут же, на веранде, благо уже было светло. Разложила вначале все письма, изъятые из вазы, по числам и годам, хотя большинство из них было написано в один год, и стала внимательно читать. Почти все было написано химическим карандашом, видимо, в дорожной обстановке: чувствовалась небрежность, неуверенность, писалось на чем попало. Вначале было трудно понять, о ком идет речь — везде употреблялось местоимение «они». «Они» сделали то-то, «они» приехали туда-то. «Сплошная конспирация, — подумала Рита, — если бы были конверты, можно было бы узнать хотя бы откуда посылались эти письма». А так внизу стояли инициалы «Твой П.С.С.» — и все. Иногда написано было так мало, что можно было бы сравнить это с телеграммой, но исполнено все тем, же карандашом; можно было подумать, что человек не расставался с карандашом, ни днем, ни ночью. А одно письмо было совсем странным. «Достал гроб, дубовый — сойдет. Есть секрет. Уже скоро. Много комарья, заедают. П.С.С.»
Потом письмо такого содержания: «Разгадал Ч.З.К. — Чулым. Золотой Ключ». Затем пошли краткие отчеты: «Они были дважды там. Ищут. Старуха в деревне, слежу». «Действую, завтра конец, все хорошо». «Обстоятельства изменились, гроб использован по назначению, старуха кончилась сама».
Эта записка была последней. Рита, так ничего и не поняв, сложила письма и хотела было завернуть их в ту же плотную бумагу, как вдруг заметила на ней какую-то схему. Перевернув листок, она отчетливо прочитала: «Станция Чулым» и кружок, потом от него несколько линий и вопросительных знаков.
— Галиматья какая-то! — вслух сказала Рита Ивановна и стала заворачивать письма.
— С кем это ты разговариваешь? — спросила Оксана, выходя из комнаты.
— Да ни с кем, вот прочитала — и ничего не поняла. И зачем было все это хранить? Да еще, прятать? Ну ладно, — грамота с двуглавым орлом «Его императорского величества» и т. д… но эти письма?.. Есть будешь, пока горячее?
— Да нет, что-то не тянет.
— А скажи, Оксана, вы насчет детей не думаете?
— Это выходит, институт побоку и а-а-а? — И Оксана изобразила, как на руках качают ребенка.
— Оно-то так, да уж больно бабушкой хочется быть, — мечтательно сказала Рита Ивановна.
— Какая ты «бабушка»! Мы тебя еще замуж отдадим за Николая Николаевича, и заживете вы…
— Теперь ему не до меня; вот дочки приедут, пятеро внуков… Какая там женитьба!
— Пятеро?
— Он сам говорил: у одной — двое, у другой — трое.
— Вот это да!.. Вот семья будет! — восхитилась Оксана. — А кто у них мужья?
— Один умер, а другой — сбежал.
— Дочки-то кем работают?
— Одна на почте, другая — продавец.
— Продавец — хорошо, а почта и тут есть.
— Представляешь, что ждет дядю Колю? Он такой доверчивый, а ведь может быть самое непредвиденное…
— Что ты, мама, фантазируешь? Может как раз, и заживут счастливо.
— Это только в сказках бывает, а в жизни чаще всего наоборот. Впрочем, поживем — увидим. Дай-ка я и ту тетрадь почитаю, неужели и там ничего серьезного?
— Ты почитай, а мне собираться надо — в понедельник ехать, — Оксана взяла чемодан, рюкзак и ушла в комнату. А Рита Ивановна стала методически, лист за листом, документ за документом изучать то, что было написано так давно и хранилось так долго…
Ничего интересного не попадалось. Все семейные документы, история рода, генеалогия. Наконец, пошли дневники. Вначале ничего любопытного, но после 1917-го начали встречаться такие записи, что мурашки бегали по спине. Чубаровы были не так гуманны, как их родственник, казненный за бунт царским правительством: они убивали и казнили сами, но прямо не называли вещи своими именами, а «упоминали»: такие-то за кровь поплатились головою. Наконец, стал появляться штабс-капитан Поляков Сергей Сергеевич, отличавшийся исключительной жестокостью.
«Так вот кто такой П.С.С.! — подумала Рита Ивановна. — Но это было в двадцатые годы, а записки- письма написаны все в 1940 году, почти двадцать лет спустя. Может, это был уже не тот П.С.С.»?
— Мама, ты что, так и просидишь без завтрака? Я уже и есть захотела, — сказала Оксана.
— Еда на плите, подогрей, заодно и я поем, — отозвалась Рита, не отрываясь от писем.
«Какое счастье, — прочитала Рита Ивановна, — штабс-капитан Поляков посватался к Софье…»
— Так это же муж Софьи Ивановны! — почти крикнула Рита.
— Кто муж?
— Да Поляков-то, вот тебе и П.С.С.! — Рита Ивановна даже встала с тетрадью в руках. — Смотри, Оксана, это же муж Софьи Ивановны за кем-то охотился или следил, это его, видимо, письма прятала и хранила умершая старушка; теперь остается только узнать, за кем же он охотился и чего хотел.
— Мама, ты скоро помешаешься на этих записях. Пойди, прогуляйся. Дома почти месяц сидела, тут сидишь.
— Благодаря записям мы теперь находимся в этом доме, а Иван имеет законное наследство. Пустые бумажки люди хранить не станут. А я постараюсь изучить все, и тщательно, — сказала Рита, когда они сели за стол.
— В тех документах, моих приемных родителей, есть много неясного, прямо так и, кажется, что есть еще вторая их часть.
— И где эту вторую часть искать? — спросила Оксана.
— Наверно, где-то в архивах… А где именно? Да и далеко не во всякий архив пустят: туда допуск нужен…
Заканчивался август; погода установилась, как всегда в это время, — мягкая, ровная, поистине «бархатная». Днем тепло, даже в середине дня жарко, к вечеру прохладнее, ночью не душно, но тепло так, что многие крымчане спят на верандах, на сеновалах, а то и просто в садах в гамаках, а самые рисковые даже и на земле под деревьями, хотя в Крыму водятся не только ужи, но и змеи. Правда, змеиных укусов в этом маленьком городишке ни разу не зарегистрировали, но змея есть змея. Погода была действительно прекрасной: ясное солнечное небо, ветерок шелестит листвою чуть слышно, тепло и сухо.
Остаток завтрака съели молча. Оксана поднялась первой, убрала посуду, перемыла ее и продолжала собирать вещи.
— Как только приедет Иван, я тоже уеду в Голодаевку. Четвероногих своих заберу — зимовать тут будет легче. Думаю, что вернусь сюда, но уверенности полной нет, — сказала Рита Ивановна и вновь взялась за чубаровские документы.
Просидев над ними почти до обеда, она и уснула на диване, облокотившись на подставленную вовремя Оксаной большую подушку.
— Разрешите, товарищ полковник? — сказал, открыв дверь кабинета командира части, по виду совсем молодой капитан.
— Входите, входите, Александр Сергеевич. Полковник Попов встал из-за стола и протянул капитану руку. — Здравствуйте, присаживайтесь, и я вас слушаю.
— Собственно, я пришел доложить вам в отношении вашего, как вы сами тогда выразились, «деликатного дела», — проговорил капитан.
— Так-так, и что же?
