Всё равно, разбор романа на уроках химии в школе был бы задачей куда интереснее, чем простая зубрёжка уравнений реакций. Да и не одной химии! Чего стоит одна геометрическая задачка измерения высоты неприступной отвесной скалы, когда никаких инструментов под рукой нет и не предвидится.
Нужда — лучший учитель в мире! Как бы это горько ни прозвучало, деградация постперестроечного нечитающего поколения налицо. Поэтому сегодняшним родителям не стоит забывать: у вас на книжной полке стоит лучший мире занимательный учебник естественных наук!
Так помянем добрым словом его автора — великого мастера Жюля Верна!
Фантастическая эстафета
Гарантирую, что большинство из вас если что и слышали о Земле Санникова, то в основном по художественному фильму, ставшему в 1970-х годах культовым.
Но мало кто представляет, кто был создатель одноимённого романа, от которого в сценарии осталась одна идея — «неизвестная земля, что надо открыть». Сценарист Марк Захаров исходника, похоже, вообще не читал. В итоге кинокартина живёт своей собственной жизнью, книга — своей.
Первоисточник же — роман «Земля Санникова» — принадлежит перу выдающегося отечественного учёного, академика Владимира Афанасьевича Обручева. Того самого Обручева, в честь которого названа одна из улиц нашей столицы. Патриарх российской геологии, всемирно известный палеонтолог, географ, участник многих экспедиций по Сибири и Центральной Азии, преподаватель и директор ряда институтов Академии наук СССР. Но он ещё и автор фантастического романа «Плутония», созданного в начале Первой мировой войны, но опубликованного только в 1924 году.
Так кто же, когда и каким образом заложил в будущего академика то, что привело его к вершинам науки и естествознания? В чём причина его всесторонней одарённости, граничащей с гениальностью?
Прадед и деды Владимира Афанасьевича — военные инженеры, генералы, крепившие оборону России в многочисленных войнах XIX века.
Тётя Владимира Обручева — Мария Александровна — первая женщина России, получившая высшее образование, подруга Ивана Михайловича Сеченова. Именно она стала прообразом Веры Павловны из романа Чернышевского «Что делать?».
Дядя Обручева — Владимир Александрович — в свою очередь прообраз Рахметова. За вольнодумство он был арестован, прошёл через гражданскую казнь, получил три года каторжных работ и десять лет ссылки... но не сломался. Отличившись в ходе войны с турками, он вернул себе воинское звание и в отставку вышел уже генерал-лейтенантом.
Отец Обручева — очень скромный человек, добросовестный служака — прежде всего заботился о солдатах своей части, их обучении, питании. Он не наживался за счёт солдатского пайка и не стеснялся, по словам сына, указывать начальству на замечаемые злоупотребления в этом отношении. Из-за этого — или благодаря вольнодумству родичей — карьера у него не задалась.
Женился Афанасий Обручев на дочери немецкого пастора, имел трёх сыновей, которым запретил даже думать о военной стезе. А по традиции передал детям своим в качестве лучшего наследства не награбленное добро, не в пример нынешним олигархам, а прадедовский карандаш для черчения планов и карт. Так называемый «трудолюбивый» карандаш хранится в роду Обручевых и по сей день.
«Мать очень заботилась о нашем воспитании и обучении, — вспоминал учёный. — Утро всегда проходило в уроках — три языка, арифметика, география, чистописание. Она задавала нам задачи по арифметике, и мы должны были решать их в уме. Благодаря этой практике я на всю жизнь сохранил способность быстро решать в уме простые задачи».
Кстати, Обручев прожил 93 года и до последних дней полноценно занимался научными исследованиями.
«Вечером, — вспоминал Обручев, — мать читала нам. Приключения на суше и на воде в разных странах мне очень нравились... Фантастические сочинения Жюля Верна с описанием подводных лодок, полётов на воздушном шаре, приключений при путешествии вокруг света за 80 дней и на Таинственном острове оставались моей самой любимой литературой». Это чтение и побудило Обручева избрать впоследствии специальность исследователя-путешественника.
Мы уже говорили о Жюле Верне как великом популяризаторе естествознания. Вклад его в дело просвещения человечества огромен. И вряд ли всем вместе взятым чиновникам от науки когда-либо удастся сделать для мира то, что сумел в своё время один писатель.
Владимир Афанасьевич Обручев вырос ярким продолжателем традиций Жюля Верна, он воплотил их в жизнь и как учёный, и как автор чудесных романов. На склоне лет он так обращался к читателям в своём предисловии к «Плутонии»: «Не рассчитывайте на лёгкую победу, на открытие с налёта, на осенившую вас идею. Неустанно ищите факты, собирайте их в природе и в книгах, читайте хорошие учебники от доски до доски и, кроме того, книги, не входящие в программу. Изучайте свою специальность досконально, но не жалейте времени и на чужую. Геолог, прекрасно знающий геологию, — ценный человек, а знающий, кроме того, географию, химию или ботанику, — возможный изобретатель».
Вот как писал в рецензии на один из романов Обручева «Записки кладоискателя...» другой великий писатель и выдающийся палеонтолог Иван Антонович Ефремов: «В книге заключено огромное количество познавательного материала по физической географии, климатологии, геологии и археологии, изложенного в очень доступной форме и „ввязанного” в общую канву повествования. Поэтому усвоение этого материала легко и интересно...»
Ефремов младше Обручева на 45 лет. Читаю их 8-летнюю переписку: сколько теплоты, сколько взаимоуважения и заботы о судьбах науки! Не перестаю восхищаться обоими — учителем и учеником.
Ведь по собственному признанию Ефремова, именно «Плутония», прочитанная в юности, привела его в науку. Именно Ефремов отправится точно теми же тропами геолога, где прежде ходил Обручев, только полвеком ранее. И к своему Учителю — именно так, Учителю — он будет обращаться и за поддержкой, и за советом, столкнувшись с холодным равнодушием чиновников от науки. А когда Владимира Афанасьевича не станет в 1956 году, именно Ефремов примет из его рук факел, зажжённый пером Жюля Верна, чтобы передать эстафету романтикам шестидесятых.
Туманность Андромеды
Купил я однажды фирменный DVD с оригинальной версией старого советского фильма «Туманность Андромеды» украинской студии имени Довженко. «Оригинальной» в том смысле, что замечательные наши советские актёры 1967 года говорят сами, а не пере- дублированы «по-современному».
Здесь и Сергей Столяров — Дар Ветер; и недооценённый у нас мастер Николай Крюков, известный главным образом по пронзительному фильму «Последний дюйм» (в «Туманности Андромеды» у него центральная роль — командира звездолёта 'Тантра' Эрга Ноора); и несравненная актриса из Латвии Вия Артмане в роли Веды Конг. Принимали участие в съёмках и талантливые грузинские актёры.
Экранизация романа «Туманность Андромеды», принадлежащего перу великого советского писателя и крупного учёного-палеонтолога Ивана Антоновича Ефремова, ожидалась двухсерийной. Но продолжение отснять не удалось. Умер Сергей Столяров. Да и не жаловал актёр эту свою киноработу. Много повидавший по жизни, он, сильный и добрый человек, идеальный, казалось бы, ефремовский герой, лицо советской эпохи, тем не менее фильмом был недоволен. Должно быть, сказалось с высоты прожитых лет (Сергей Дмитриевич родился в 1911 году) разочарование советской реальностью. Что ж, он имел все права на такое разочарование. И на усталость...
Ефремов старше Столярова на три года. И в жизни повидал не меньше, исходил немало троп и дорог Земли, а доброе имя его как при жизни, так и после смерти пытались втоптать в грязь всякие ничтожества. И до сих пор стараются в поисках сенсаций. Но кто они, эти завистливые творческие импотенты в сравнении с глыбой Ивана Ефремова? Слякоть... не более.
Ефремов пришёл в литературу из науки, чтобы отстаивать свои идеалы. Он остался им верен до конца своих дней. Ефремов сообщал читателям: «Сознание в какой-то момент своего бессилия как учёного и натолкнуло меня на мысль, что писатель-фантаст обладает здесь целым рядом преимуществ. Если фантаста озарила какая-то идея, он может написать рассказ или роман, представив самую дерзкую гипотезу как существующую реальность. Желание как-то обосновать и утвердить дорогую для меня мысль и явилось „внутренней пружиной”, которая привела меня к литературному творчеству».
На писательский труд Ивана Антоновича благословил Алексей Николаевич Толстой в сорок пятом памятном году. «Я считал закономерной для будущего общества мысль, — вспоминал Ефремов, — что
