пенсию по возрасту. Кроме того, у него в муниципалитете два друга по политической партии, которых он не хотел ставить в неловкое положение. Хауган советовал Горму формально не отстранять Ванга от дел и действовать обходным путем. Горм нетерпелив, однако до поры до времени уступил Хаугану.
Он обнаружил, что ходить на работу отнюдь не наказание. Напротив, он отдавал ей все больше и больше сил.
Несколько раз, возвращаясь домой, Горм слышал, как Турид и мать смеются над чем-то. И испытывал странное чувство благодарности. Ему это казалось трогательным, но словно не имело к нему отношения. К животу Турид он относился только как к животу Турид, что, несомненно, было ей неприятно.
После женитьбы Горм уже никогда не приносил домой свой желтый блокнот. Он запер его в ящике в своем кабинете. В субботу после коньяка со стариками он достал его и записал:
«Когда он в первый раз увидел своего ребенка, ему стало ясно, что он оказал услугу своему приятелю».
В тот день, когда родилась Сири, они с Турид впервые серьезно поссорились. Она хотела, чтобы их матери, обе, поехали с ними летом за границу. Таким образом они обеспечили бы себя нянями.
Горм считал, что до рождения ребенка об этом говорить рано. Турид рассердилась и бросила ему, что он не рад собственному ребенку. Возразить на это ему было решительно нечего.
Схватки начались часа два спустя после ссоры, и хотя Турид уже перехаживала положенный срок, Горм считал, что виноват он и случившегося можно было избежать, если бы он не рассердил Турид.
Он повез ее в больницу. Она стонала и без конца хваталась за него. Из-за этого он чувствовал себя беспомощным, ведь он ничем не мог облегчить ее муки, но пытался сохранить самообладание.
Ему велели подождать в коридоре.
— Господин Гранде может тем временем выпить чашечку кофе, — улыбнулась сестра и хотела увести Турид.
Турид согнулась и вцепилась в Горма. Схватка.
— Сюда, пожалуйста, фру Гранде, — сказала сестра. Турид умоляюще смотрела на него, жадно хватая ртом воздух.
Ему казалось, что он видит ее в первый раз. Все-таки он отвечал за нее. Она была его женой. Он виноват в том, что она стоит в коридоре больницы и корчится от боли. Турид показала ему то, о чем он ни разу не думал во время ее беременности: свой страх. Она смертельно боялась.
Девять месяцев он относился к ее состоянию, как к досадному, но естественному событию, с которым она спокойно справится без его помощи. Его вклад ограничивался тем, что он женился на ней.
Он обнял ее и повел по коридору. Когда сестра хотела разлучить их и закрыть дверь, Турид заплакала.
— Я пойду с тобой, — сказал Горм.
— Акушерка против присутствия там мужчины.
Горм сделал вид, что не слышит, и вошел в эту страшную комнату, полную стальных трубок, никеля и стекла. На полу стояло ведро с чем-то, напоминавшим орудия пытки, плавающие в окровавленной воде.
— Можете здесь раздеться, — сказала сестра и увела Турил за ширму.
Через несколько минут Турид со стоном вышла оттуда в широкой больничной рубахе.
Горм вознамерился пойти за ней в родильное отделение, когда властный голос заставил его обернуться:
— Вам туда нельзя!
Эта женщина, безусловно, была здесь главной. Чем-то она напомнила Горму Буббена на борту «Бонневилле». Она не представляет собой никакой опасности, но хочет быть здесь самой главной, подумал он, направляясь туда, где стонала Турид.
— Вы слышали, что я вам сказала? — Женщина взяла его за руку.
Горм вспотел, он понимал, что действовать следует с умом. Здесь было, как в армрестлинге, важно было владеть тактикой. Глядеть в глаза было важнее применения грубой силы.
— Я вас очень прошу, это моя жена, я ей нужен!
— Уважаемый господин Гранде, это не вашего ума дело, — резко сказала она. Но Горму показалось, что в ее голосе послышалась нерешительность.
От крика Турид он весь покрылся испариной. Ему стало трудно дышать.
— Я понимаю, но ей будет легче от одного моего присутствия.
— И что нам делать, если вы там упадете без чувств?
— Оставите меня лежать на полу, пока я сам не приду в себя. — Горм попробовал улыбнуться, продолжая смотреть ей в глаза.
— А если ты упадешь у нас на пути? — Она забыла сказать ему «вы», теперь она говорила грубо.
— Обещаю упасть не на пути, — сказал он и взялся за дверь.
Женский вариант Буббена внимательно смотрел на него. Потом она шагнула в сторону, схватила с полки что-то белое и бросила Горму. Сжатые кулаки властно уперлись в бедра.
— Господин Гранде, вы серьезно нам мешаете! Вымойте руки и наденьте на себя белый халат!
Несколько часов спустя, когда акушерка держала ребенка за ножки вниз головой и раздался его первый крик, Горму стало стыдно, что он мог думать, будто девочка могла быть от Турстейна.
А когда ее, завернутую в простынку, положили ему на руки, он понял, что принимал участие в чем-то, о чем ему будет трудно писать с иронией в своем желтом блокноте. По лицу у него катились слезы, и уже давно.
Турид улыбнулась ему измученной улыбкой. Акушерка и сестра оживленно переговаривались, словно только что познакомились с коллекцией модной одежды сезона. А Горм плакал. Наконец он спросил, правильно ли, что девочка такая маленькая и выглядит больной.
— Уважаемый господин Гранд, девочка совершенно здорова и она большая! — сказала акушерка и надменно улыбнулась.
Горм осторожно сунул указательный палец между крохотными пальчиками и почувствовал тепло тонкой кожицы и царапанье малюсеньких совершенных ноготков.
Он вспомнил один случай из своего детства. В Индрефьорде. Он залез на дерево и вынул из гнезда птенчика. И долго сидел на ветке, держа его в руках. Птенчик был теплый и чудной. Осматривая тонкую кожу, пронизанную жилками и покрытую порами, Горм понял, что никогда в жизни не видел такого беспомощного существа. Он осторожно положил птенчика обратно в гнездо. Но вечером мертвый птенчик почему-то лежал под деревом. Все лето Горм считал, что это его вина. Птенчик умер, потому что он брал его в руки.
Теперь все было серьезно. На нем лежала ответственность за этого ребенка, с ним ничего не должно было случиться.
Девочка открыла темные глазки. Казалось, она смотрела на него из темноты матки, словно еще не попала в этот мир.
Я первый человек, которого она видит, подумал он, забыв о том, что пишут в книгах о зрении новорожденных.
— В кого у нее такие темные глаза? — робко спросил он и положил девочку Турид на грудь.
— У всех новорожденных такие глаза. Со временем они изменятся, — сказала акушерка.
— Добро пожаловать, Сири! — сказала Турид и тихо засмеялась.
Горм посмотрел в широко открытые зрачки ребенка и тоже засмеялся.
И тут в его сознании всплыла другая картина. Это длилось одно мгновение. Он видел глаза Руфи.
После рождения Сири мать совершенно изменилась. Горм больше не слышал, чтобы она жаловалась на боли или плохое самочувствие. Все вращалось вокруг ребенка. О сыне Марианны она даже не вспоминала.
Пока Турид была свободна от работы в школе, мать начала длительный и непростой процесс — она хотела сделать из Турид настоящую даму. Хотела изменить ее манеру одеваться, привычку говорить на
