нырял в темноту чулана и прятался там. Так ему нравилось. И она это знала.
Теперь в чулане было не столько обуви, как раньше. Но сохранился пыльный, холодный запах гуталина, воска и старой верхней одежды. Они забрались туда и, обнявшись, тесно прижались друг к другу. Их взрослые тела сжались. В конце концов они упали друг на друга.
— Ты только не умирай, — шептала Марианна и гладила его лицо и шею.
От темноты все сделалось нереальным. Перестало быть опасным, потому что было ненастоящим. Даже мысли.
— В один прекрасный день мы можем умереть вместе, — услышал Горм чей-то голос.
Их окружала безмолвная темнота. Они снова были детьми.
Однажды в сентябре Горм проснулся в «Гранд Отеле» в Осло и не мог никак вспомнить свой сон, но как-то он был связан со смертью и оставил после себя чувство, что теперь уже все неважно. Все предопределено заранее. Не нужно ни о чем заботиться, потому что все напрасно.
Возможно, он привез это чувство с собой из дома, потому что Илсе не захотела с ним поехать. Сначала она даже согласилась, но вечером накануне отъезда позвонила ему и объяснила, что у нее нет времени на такую поездку. Он не стал переубеждать ее, только сказал, что им могло бы быть хорошо вместе.
Может, во всем был виноват образ жизни, к которому они привыкли? Может быть, это он не способен на более тесные отношения? Ведь обычно они его ни к чему не обязывали. И вместе с тем, его не покидало чувство, что жизнь проходит мимо, а он мерзнет в одиночестве.
Горм принял душ и позвонил Турид, чтобы сказать, что ему хотелось бы повидаться с Сири. Если ей это подходит. Слова «если ей это подходит» он всегда произносил отцовским тоном. Он давно заметил, как разные люди в разных случаях реагируют на такой тон. Этот урок он усвоил лучше всего.
Иногда, играя эту роль, он презирал сам себя. Но чаще даже не думал об этом. Потому что властный тон, который он перенял у отца, действовал безотказно.
К телефону подошла Сири. Голос у нее был веселый.
— Бери такси и приезжай в «Гранд», я встречу тебя у входа и расплачусь. Договорились?
— Договорились! Я выезжаю.
Горм растрогался, увидев дочь. Ей было одиннадцать лет, и она принарядилась ради него. Он хотел сказать, что ей идет красный цвет, но отложил это, пока они не усядутся. Потом — пока не закажут пиво и колу. Как вообще отцы говорят такие слова?
Вместо этого он спросил, как у нее дела в школе и не хочет ли она на Рождество приехать домой, на Север. И спохватился: он понял, что она более или менее терпеливо отвечает ему, когда он при встречах задает ей одни и те же вопросы.
— Я должна остаться с мамой. — Сири вздохнула. Турид вышла замуж за учителя, и они с Сири несколько лет назад переехали в Берум. Теперь отчим знал Сири лучше, чем он.
— А почему ты такой грустный? — простодушно спросила Сири.
— Да нет, ничего. Я рад, что ты смогла приехать.
— Я тоже. Но раз тебе грустно, значит, так надо.
— А тебе бывает грустно?
— Иногда. — Ее глаза метнули молнии. — У меня была подруга, которой я доверяла, а теперь она говорит обо мне всякие гадости.
— Значит, она просто не твой человек. — Горм попытался переменить тему.
Эти слова пробудили в нем старую боль. Руфь.
— А у тебя есть свой человек, папа? — спросила Сири, словно их мысли соприкоснулись.
— У меня слишком много работы, — отмахнулся он. Она посмотрела на него и склонила голову набок.
— У тебя теперь нет даже бабушки.
— Да. Но это совсем другое.
— Мама говорит, что она была ведьма.
— Мне очень жаль, что Турид так считает. Но это было уже давно. И виноват во всем был я.
— Почему ты всегда всю вину берешь на себя? Хочешь мне больше понравиться?
Вот это да! Он засмеялся.
— Ты права. Я хочу тебе нравиться, хотя мы и редко видимся.
— Почему ты всегда так вежлив с мамой? Спрашиваешь: если ей подходит, не имеет ли она ничего против и всякое такое?
— А почему я должен быть с ней невежлив? У нее, думаю, и без меня хватает неприятностей.
— Ты имеешь в виду меня?
— В том числе и тебя.
— Кто тебе ближе, мама или я?
— Ты.
— Я терпеть не могу маму, но иногда мне ее жалко, — сказала Сири после небольшой паузы.
— Это началось ни с того ни с сего?
— Нет, после того как мы переехали к этому типу. Не ты один жалел свою маму и боялся папу.
Это был удар под дых. В эту минуту официантка принесла им хлеб и омлет. Он подождал, пока она отойдет от столика.
— Кто тебе сказал, что я боялся папу и жалел маму?
— Мама, — ответила Сири и с аппетитом принялась за еду.
— А ты меня боишься?
— Нет.
— Тогда почему ты так говоришь?
Она уставилась в тарелку, словно беря разбег, потом с упреком подняла на него глаза.
— Тебя ведь никогда нет рядом. Когда я плачу или злюсь. Ты никогда не принимаешь мою сторону! — сердито сказала она.
— Я всегда на твоей стороне, Сири. Но если ты, как говоришь, терпеть не можешь Турид, давай вместе найдем выход из этого положения.
— Каким образом?
— Ты должна поговорить с мамой.
— Нет. Она ничего не поймет, пока живет с этим типом.
— А что в нем плохого?
Сири грустно развела руками.
— Он, видишь ли, пуп земли, он самый умный и все знает. Я не выхожу из своей комнаты, когда они с мамой сидят в гостиной!
Она вскинула голову и стала похожа на Турид. Но в то же время она была самой собой. Горма захлестнуло горячее чувство.
— А вы никогда не говорили с мамой о том, чтобы тебе переехать на Север и жить со мной? — спросил он.
Она энергично закивала головой.
— Можешь не сомневаться, маме бы это не понравилось.
— А ты сама как к этому относишься? К переезду на Север?
— Однажды я пригрозила ей, что перееду к тебе. Но ведь я там никого не знаю, — сердито сказала она. — Кроме того, ты редко мне это предлагаешь.
— А я должен предлагать каждый раз, когда мы видимся?
— Если бы тебе этого хотелось, ты бы иногда напоминал мне об этом. — Она вытянула губы трубочкой.
— Приставучие отцы детям не нравятся.
— Ты не приставучий. Ты как будто… Нет, даже не знаю, как это сказать.
— Тогда я спрошу прямо: хочешь жить со мной? Это ведь не навсегда. Если захочешь, сможешь
