качественной зависимости их от условий жизни.
Не знаю, под влиянием каких внешних условий университетские деятели биофака стали нынче подавать Шмальгаузена таким образом. Но ведь от фактов, от документов никуда не уйдешь. Ведь Шмальгаузен же писал, солидаризируясь с Дарвином, что «По Дарвину индивидуальная изменчивость вообще не могла играть руководящей роли в эволюции, так как она имеет первично неопределенный характер; она лишена направленности» (И.И. Шмальгаузен. Проблемы дарвинизма, стр. 190). Ведь Шмальгаузен писал, что «…нас не должно удивлять, что при применении определенных факторов получаются разные мутации и действием различных агентов получаются в общем те же мутации, какие встречаются и в природе» (там же, стр. 221). Ведь Шмальгаузен утверждал, что «неопределенность реакции, вместе с наследственностью изменения, являются наилучшими характеристиками мутаций» (там же, стр. 210).
Шмальгаузен заявляет, что его искажают, приписывая ему угасание изменчивости в процессе эволюции.
Но ведь именно Шмальгаузен утверждал, что «алломорфоз вполне закономерно переходит в теломорфоз, т.е. в специализацию, связанную с утерей пластичности и постепенным замиранием эволюции» (там же, стр. 497), и что «индивидуальная изменчивость организма будет непрерывно снижаться. Специализированный организм теряет свою пластичность» (там же, стр. 506).
Шмальгаузен заявил с этой трибуны, что он нигде и никогда не утверждал, что на заре введения в культуру виды животных и растений более богаты изменчивостью, нежели в последующем, что в культуре виды животных и растений подвержены потухающей кривой изменчивости. Шмальгаузен ссылается при этом на некие оговорки, которыми он ограничивает свои утверждения. Но ведь оговорки не меняют основной линии рассуждений Шмальгаузена. Ведь и здесь на сессии он заявил, что свекла, например, бурно изменяясь на заре введения ее в культуру, в дальнейшем Есе более и более снижала свою изменчивость. Кто же, спрашивается, выступает здесь в роли искажающего? Не сам ли академик Шмальгаузен выступает в этой неприглядной роли, искажая явления и закономерности природы и пытаясь в свое оправдание исказить смысл своих собственных утверждений?
И.И. Шмальгаузен и его защитник И.М. Поляков заявляют, что если в книге «Факторы эволюции» нет Мичурина и мичуринцев, то зато уж книга «Проблемы дарвинизма» заполнена этими именами, заполнена изложением идей Мичурина и его последователей. Действительно, в последней книге, в отличие от первой, излагаются учение и методы Мичурина и Лысенко. Но как излагаются?
«Мичуринские методы «воспитания», – пишет Шмальгаузен, – означают создание таких условий для развития организма, которые способствуют максимальному выявлению нужных для нас свойств» (там же, стр. 241-242).
Таким образом, менторы и другие методы воспитания негибридных и гибридных форм преподносятся Шмальгаузеном нашему студенчеству лишь как методы выявления свойств, а не как методы их создания. Это – нарочитое и грубое искажение сути мичуринского учения. Мичурин давно уже опроверг трактовку роли внешних условий лишь как проявителей уже предсуществующих свойств. «Неправильно, – протестовал Мичурин против подобного рода утверждений, – не все задатки признаков заложены в гаметах. Некоторые могут сложиться и проявиться под воздействием факторов внешней среды, к которым можно причислить и наследственно введенные человеком в форме подвоя другого вида с привоем растения» (И.В. Мичурин. Соч., т. IV, стр. 196). Так же искаженно излагает Шмальгаузен работы академика Т.Д. Лысенко. Он пытается внушить читателю, что Лысенко добился только модификационной, т.е. ненаследственной, изменчивости организма, а отнюдь не направленного изменения самой природы органической формы, не планомерного изменения ее наследственности. «Теория акад. Лысенко, – пишет Шмальгаузен, – дополняет это требованием специфических условий среды еще и на каждой стадии развития, соответственно особенностям каждого данного сорта. Это составляет дальнейший шаг в деле управления индивидуальной, т.е. модификационной изменчивостью организма» (И.И. Шмальгаузен. Проблемы дарвинизма, стр. 242).
В приемах искажения Мичурина и Лысенко Шмальгаузен идет в ногу со своими единомышленниками и последователями. Так как замолчать Мичурина в книге, предназначенной для советских студентов, нельзя, то методы Мичурина преподносятся как проявители уже детерминированных в зародышевой клетке будущих свойств, а сам Мичурин преподносится не в роли великого преобразователя природы, а в некоей неблаговидной роли «проявителя». Та же операция проделывается и с Лысенко. Лысенко, мол, только управляет модификациями и не больше. Он может яровизировать озимые сорта, но не переделывать их в яровые. Ведь умудрился же в свое время молодой морганист Лобашев (ныне за свои морганистские заслуги выдвинутый в деканы биофака) утверждать, что Лысенко переделывает наследственно озимые сорта в ненаследственно яровые. Такого рода ухищрения морганистов чрезвычайно показательны и характерны для их изложения учения Мичурина и Лысенко. Нет, уж лучше последователи Шмальгаузена умалчивали бы о Мичурине и Лысенко, как это делает Шмальгаузен в своих «Факторах эволюции». Искажение вреднее умалчивания.
Об академике Шмальгаузене и его вероучении можно было бы и нужно было бы говорить очень много. Однако время идет, поэтому я позволю себе остановиться еще лишь на одном пункте выступления Шмальгаузена здесь на сессии. В своем выступлении Шмальгаузен рекомендовал себя как продолжателя дела Северцова, заявляя, что сам Северцов посвятил его в продолжатели. Не смею это оспаривать. Но если Северцов и посвятил Шмальгаузена, то следует признать, что посвященный отнюдь не оправдал возложенного на него весьма почетного сана. С полным правом можно сказать, что академик Шмальгаузен, под видом «продолжения» северцовских работ, лишь умножает и классифицирует слова, делая вид. что развивает учение Северцова, а по существу лишь засоряя его алломорфозами, теломорфозами, катаморфозами, гипоморфозами, гиперморфозами, вплоть до некоего эпиморфоза, под чем подразумевается человеческая история, поставленная в общий ряд классификации путей животной эволюции. Отныне да знают наши преподаватели исторического материализма, что история человеческого общества – это эпиморфоз!
Что же касается основного в никчемных и лженаучных построениях Шмальгаузена, то это – вейсманистская автономизация организма, нашедшая четкое выражение у последователя Шмальгаузена – профессора Парамонова, который заявил, что «…организм составляет самостоятельную систему, а окружающая среда – другую систему… направления изменения среды и изменчивости организмов независимы друг от друга» (А.А. Парамонов. Курс дарвинизма, 1945 г., стр. 253-254).
Наши морганисты, отступая по всем линиям перед напором мичуринских фактов, пытаются задержаться на рубеже, наименее подвергнутом наступлению мичуринцев. Этот рубеж – цитология. На этом коньке от цитологии, на цитологическом параденпфердэ, как говорят немцы, пытался здесь выступать и академик Жуковский.
Но вы – ботаник, академик Жуковский, специально работающий над тонкими структурами. Вы обязаны знать, что времена Бовери и Страсбургера – это плюсквамперфектум, как выразился Алиханян по поводу академика Шмальгаузена после того, как книга последнего не прошла на Сталинскую премию. Как можете вы, ботаник Жуковский, не знать, что сейчас существует большое количество тончайших цитологических работ, являющихся результатом применения новых микроскопов и новых реактивов, работ, которые полностью опровергают всю цитогенетическую схему. А если эти работы знаете, то почему вы их скрываете и не делаете из них соответственных выводов?
Советский ученый профессор Макаров (Ленинградский университет) показал, что так называемая непрерывность хромосом – это миф. Крупный цитолог Джеффри показал, что одно из основных, демонстрированное здесь академиком Жуковским при помощи пальцев, положений цитогенетики об уменьшении числа хромосом на стадии мейозиса, как простого следствия соединения расположенных бок- о-бок хромосом в пары, как только осуществится редукция, – неверно. «Это предположение, – пишет Джеффри, – является результатом явного незнания структуры соматических или телесных хромосом и, прежде всего, незнания организации до сих пор совершенно не изученных в структурном отношении репродуктивных или гаметических хромосом. При существующем состоянии наших знаний нет достоверно известного случая соединения хромосом, расположенных бок-о-бок, так как изучение организации всех типов хромосом ясно показывает, что все хромосомы неизменно соединяются только концами. Больше того, соединение хромосом никогда не имеет места в начале деления ядра (как общераспространенные теории
