Комиссия начала распределение с боцманов торпедных катеров. Первым по учебе в этом классе был Мишка Здыбнев, и вся Школа юнг была поражена, когда он сам попросился на Северный флот.
– Ты же отличник! – говорили ему. – Круглый отличник!
– А это не значит, что я круглый дурак, – отвечал Мишка. – Не беспокойтесь: выбрал самое лучшее. Вы мне еще позавидуете…
Последним в классе боцманов по учебе и дисциплине был Витька Синяков, которому тоже выпал флот Северный. Таким образом, сразу же выявилась неожиданная тенденция: на Северный флот попадали или неуспевающие, или, наоборот, отличники учебы, идущие в туманы и штормы добровольно – по зову чистого сердца.
Затем комиссия взялась за радистов. Много юнг запросил Черноморский флот, и теплые бризы уже пронеслись над ними. Радистов требовала строгая Балтика – и ее цепенящие ветры обдували юные лица.
Двадцать радистов отъезжало в Ярославль:
– На переподготовку. Берут с отличным знанием техники, но слабых на слух. Обещают переучить на радиометристов.
– А что это такое?
– Радиолокатор… радар. Понимаешь?
– Нет. Не понимаю.
– В кино был, невежда? Ну, это как кино. Смотришь на экран и видишь точку. Она ползет, как вошь… Эта точка – противник!
Прекрасный слухач, рекордсмен школы по быстроте передачи, Мазгут Назыпов тоже избрал для себя Северный флот. Тут юнги столкнулись с особой практичностью.
– Флот везде флот, – говорил Мазгут после распределения, – а до Мурманска ехать короче. Знаете, как сейчас в дороге? И стоять подолгу приходится, и кипятку на станциях нет… А тут – шарах! – и через день я проснулся уже на флоте…
Наконец комиссия стала шерстить рулевых.
Финикин носил в кармане орех-двойчатку на счастье.
– Я верю в свою судьбу, – говорил он.
– Валяй, верь, – отвечал ему Поскочин…
Джек Баранов шлепнул Колю по спине, прямо по гюйсу:
– Чего загрустил, философ?
– Я грустно-радостный, пишется через дефис, – сказал Коля. – Радостный, что иду на флот. А грустный, что расстаемся…
– Флоты разные, но страна одна – встретимся!
– Этот вопрос остается для нас открытым, – отвечал Поскочин. – Не будем, ребята, забывать, что мы разъезжаемся не по домам из пионерлагеря. Мы едем сражаться, и правде надо смотреть в глаза… Все после войны мы собраться уже не сможем!
Двери навигационного класса, где заседала комиссия, вдруг распахнулись, и в коридор выглянул незнакомый капитан второго ранга.
– Товарищ Финикин… есть такой? Прошу в кабинет.
Сжимая в кулаке орех-двойчатку, Финикин исчез.
– Первый блин жарится, – заметил Артюхов.
Надзирательный «глазок» был предусмотрительно забит деревянным клином, чтобы юнги из коридора не могли подсматривать за своими товарищами. Игорь Московский приник ухом к скважине замка.
– Что там? – теребили его. – О чем говорят?
– Рыжий что-то о климате им вкручивает. Тепла ищет.
– Что он хоть просит-то у комиссии?
– Подлейшим образом на здоровье свое жалуется…
– Мерзавец! – озлобился Артюхов. – Ему, сквалыге, в Сочи да Пицунду хочется, а сам из трояков не выгребался.
Весь в мелком поту, будто уже опаленный южным зноем, из класса вдруг мешком вывалился в коридор ослабевший Финикин.
– Труба, – сказал он, прислоняясь к стенке.
– Какой флот достался тебе?
Финикин с трудом отклеил себя от стены.
– Каспий, – вздохнул он, – еду в Астрахань.
Поскочин даже завыл:
– У-у-у, пыли там наглотаешься, как на вешалке!
Артюхов сунул к носу Финикина здоровущий кулак.
– Домудрился? Хотел где потеплее, чтобы ватных штанов не таскать? Вот и заблатовался в самое пекло. Будешь с канонеркой торчать в Кара-Богазе, куда воду из Красноводска танкером завозят…
Финикин молча пошел прочь… Это уже отрезанный ломоть.
– Все справедливо, – заметил Московский.
Выкликнули Артюхова, и через минуту он выскочил в коридор, сияющий, ликующий! Лез целоваться, нежничал:
– Есть Балтика! Даже не просил – сами назначили…
Федю в классе любили, и все радовались за него.
Вызвали Колю Поскочина, держали за дверями очень долго. Слышался смех членов комиссии. Юнги в нетерпении подпирали стенки.
– Наш философ потравить обожает… заболтался там!
Поскочин вышел в коридор удивительно невозмутимый.
– Выбор сделан вне моего влияния. Вы же знаете, я просить не стану… Комиссия сама решила за меня – на Север!
Савка расцвел и обнял его:
– Как это хорошо! Мы будем вместе…
– Ты же в комиссии еще не был.
– Но я уже решил, что на Север… только на Север!
От дверей объявили:
– Юнга Баранов, просим пройти в кабинет…
Джек вдруг весь сжался, напружинился.
– Любой флот! Только бы на подплаве…
С этим и скрылся за дверью. Юнги обсуждали его мечту:
– Подлодки – это фантазия, а насчет флота Джек выбирать права не имеет. У него махонький троячок по метео затесался. Гул голосов в аудитории вдруг прорезало тонким всхлипом.
– Никак разревелся наш Джек Лондоненок?
Баранов выбежал в коридор – весь в слезах.
– Тихоокеанский? – спросили его.
– Хуже, – отвечал он, горько рыдая.
– Так что же хуже-то?
– Записали на Волгу… А я так мечтал… Хана мне, братцы!
Подходили юнги из другой роты, спрашивали тихонько:
– Чего это с ним? Или умер у него кто?
– Да нет. Все живы. А его на речку запекли.
– Ох, бедняга! Пусть плачет. Может, море и выплачет.
– Да не верят слезам нашим. Им пятерки подавай…
– Жаль парня, – расходились чужаки. – Обмелел он крепко.
Росомаха увел Джека за собой, дал ему свой носовой платок.
– На реках, – утешал, – тоже войнища. А реки и в Германии есть. Вот Одер, вот Рейн… всю Европу
