наши исследования показали, что эмоциональная накладка на существующую связь недопустима, так как приводит к смертельному шоку. Значит, это было убийство.
— Вы сами сказали, что исследования проведены в последнее время. Значит, Купцова об этом не знала, и убийство было непреднамеренным.
— Непреднамеренное, но все же убийство.
— Я не вижу причин возобновлять следствие. Скажите, зачем вам это нужно?
— Я пользуюсь всеми правами, которых добилась Купцова. Меня, правда, понизили в должности, поскольку я не обладаю ее знаниями, но у меня ее диплом, я живу в ее квартире, пользуюсь ее вещами. Она совершила убийство, и я отвечаю за него.
— Моральный фактор. Юриспруденцией вообще не предусмотрен ваш случай.
— Что же мне делать? — спросила она.
Полковник не отвечал. Он пристально изучал Анну.
— Как же мне жить? — спросила она.
— Живите как живется.
— Вы сказали о моральном факторе. По-русски это называется — грех. Кто ж его снимет с меня?
— Я, — после паузы ответил полковник.
— Как это?
— А вот так. Снимаю с вас моральную ответственность за преступление, совершенное Купцовой. Точка. Вас устраивает?
— Не знаю…
Полковник улыбнулся:
— Я говорю серьезно. Снимаю с вас моральную ответственность и беру ее на себя. Беру на себя все грехи Купцовой.
— Зачем?
Полковник все улыбался.
— Просто вы мне нравитесь, Анна Каренина.
Анна сухо поблагодарила и вышла из кабинета. Игорь ждал ее в условленном месте у памятника Пушкину на Площади искусств. С деревьев сухо падали листья. Игорь сменил наконец свои любимые джинсы на такие же узкие брюки. Поверх свитера на нем была красная куртка.
— Тебе не идет красный цвет, — сказала Анна вместо приветствия.
— Оделся в тон тебе. — На Анне был красный суконный костюм.
— А мне красное к лицу. Помнишь, у Толстого, когда Анна явилась в черном туалете, дамы зашептались: 'Ведь она в этом платье вся желтая!'
— Дамы — зловреды.
Они сели в сквере на крайнюю скамью, и Анна без предисловия начала рассказывать про то, как она обнаружила в плаще рабочую кассету и что на ней было записано. Дойдя до эротических сцен, Анна приостановилась и попросила закурить. Она старалась не пропустить ни одной сцены, сохраняя последовательность сменяющихся информационных пластин. Говорила она ровным голосом, смотрела прямо перед собой и только изредка взглядывала на Игоря. Очевидно, он переживал чувства близкие к тем, которые испытывала она сама, воспринимая эту запись. Пересохшие губы его приоткрылись, щеки горели. Потом Анна рассказала о сцене в кабинете следователя.
Когда она закончила рассказ, воцарилась пауза. Мимо проходили воркующие влюбленные парочки, прошла группа молодых парней, и все они с интересом посмотрели на Анну, совсем как тогда, когда она шла по платформе, слыша позади шум приближающегося товарного поезда.
— Что же ты притих?
Игорь взял ее за руку. Руки у него были горячие и сухие.
— Это была не ты. А я люблю тебя.
— Может быть, ты хочешь на мне жениться? Или стать моим любовником?
— Ты должна немедленно развестись.
— Зачем?
— Чтобы стать только моей.
— Господи, опять эти категории девятнадцатого века! Твоей собственностью?
— Нет, не собственностью, женой. Все, что ты рассказала, я уже знал. Конечно, не с такими подробностями. У тебя были и другие связи, о которых ты, может, и не знаешь.
— Не сомневаюсь. И ты хочешь к ним присоединиться?
— Не говори так. Ты же другая.
— Мы воспринимаем в людях их физическую сущность — тело, лицо. Они остались. А что касается психики, так это дело самой личности: чужая душа — потемки.
— Я люблю тебя такую, какая ты сейчас есть.
— Анну Каренину?
— Да.
— Ты же не влюбился бы в эту девицу. — Она указала на проходящую поодаль некрасивую девушку. — И не влюбился бы в старуху. Ты любишь в первую очередь внешность.
— Метафизика!
Она посмотрела ему в глаза. Они были у него светло-серые, большие, а брови чуть поднимались к вискам. Опять захотелось дотронуться до его светлых волос, падающих на лоб, провести рукой до затылка, взять в ладонь русую волну, круто загибающуюся над воротником. Он что-то прочел в ее глазах и привлек ее к себе. Анна отстранилась. Как ни приятно было бы очутиться в объятиях этого молодого любящего мужчины, но Анна сдержалась. Она отняла свою руку, сказала:
— Я не хочу, чтобы ты стал еще одним, очередным.
— Я не буду очередным. Никого не было. Я буду только одким.
— Ты мне нравишься. Мне с тобой хорошо. Но этого мало.
— Ты не любишь меня?
— Нет. Дай еще сигарету. — Она опять закурила. — Очевидно, нам придется расстаться.
— Я бы мог быть твоим другом. Ведь я все время был твоим другом.
— Не совсем. Наши отношения не могут быть полными, как в настоящей дружбе. Мы все время будем это чувствовать.
Игорь схватил ее за локоть, прижался лицом к ее плечу, и Анна почувствовала свое превосходство и как мальчика погладила его по голове, тронула наконец вожделенную крутую волну на затылке.
— Ты же совсем молодой.
— Всего на два года младше.
— У тебя еще столько будет всяких увлечений, любви, я тебе просто завидую. Как хорошо, наверное, быть мужчиной! Даже в двадцатом веке.
Они расстались, как обычно, у станции метро. Анна знала, что он в любом случае будет звонить ей по телефону, может быть, они еще будут иногда встречаться, но главное объяснение уже произошло.
Впервые после свидания с Игорем Анна спускалась на эскалаторе метро, чувствуя себя легко и свободно. Несмотря на то что был еще ранний вечер, в вагоне было мало народу. Анна села на кожаный диван и увидела перед собой темноволосую даму с точеным профилем. Даме было года двадцать три — двадцать четыре. Анна вспомнила, что на современном языке это называется 'девушка'. Девушка сидела нога на ногу и листала журнал. Анне понравилось ее тонкое лицо с нежным румянцем, понравилась ее одежда, умело подобранная шляпа, изящные движения тонких пальцев. Анна подумала, что вот именно такая могла понравиться Игорю. Ведь по общепринятому мнению блондинам нравятся брюнетки. И он бы ей, конечно, понравился. И тут Анна стала непроизвольно искать в этой даме дурные стороны: глаза неумные, даже совсем без интеллекта, колени массивные, и щиколотки тонковаты, сумка не гармонирует с общим… Что это? Зависть? Ревность? Женщины — старые, молодые, совсем юные; лица — веселые, озабоченные, лукавые, задумчивые. Среди них могла быть и Анна Каренина. Именно среди них, а не там, в толстовские времена.
Та женщина, дочь Пушкина, с которой Толстой списал внешность Анны, каким бы умом ни обладала, не смогла бы стать в оппозицию укоренившимся традициям. Только теперь, вот среди этих женщин, может
