Наследство

разрывается.

Вода льется по-прежнему, наполняя меня невыносимой тревогой. Я отчаянно пытаюсь сфокусировать взгляд, сосредоточиться, потому что здесь, на кухне, что-то не так. Что-то неправильно, и от этого у меня мгновенно пересыхает горло, а кровь молотом стучит в висках. Подставка для кухонных ножей опрокинута набок и лежит на столе, а ножи вытянуты из своих гнезд и валяются вокруг в беспорядке. Во второй раз за эту черную ночь у меня останавливается дыхание. Я опрометью бросаюсь по лестнице наверх, проклиная ватные ноги, которые слишком медленно шевелятся.

Испытания 1904–1905

Начальник вокзала в Додж-сити проявил необыкновенное сочувствие. Он внимательно выслушал историю Кэролайн об утерянном билете и позволил ей на месте оплатить всю поездку от Вудворда до Нью- Йорка. Она провела много дней в поезде, глядя в окно, любуясь хмурым грозовым небом, то ослепительно- белым, то ясным фарфорово-голубым, столь прекрасным, что у нее болела голова. Она ни о чем не думала, но время от времени касалась больного места в глубине души, проверяя, не удается ли расстоянию ослабить скорбь, перед которой время оказалось бессильным. Уильям постепенно оправлялся от болезни, много спал и беспокойно крутился, просыпаясь. Но он знал Кэролайн и позволял ей успокоить себя. В Канзас-сити она пожертвовала обедом в отеле Харви, а вместо этого купила пеленки, одеяльце и бутылочку для малыша. Она спешила к поезду с тревожно бьющимся сердцем, вообразив, что он отправился без нее. Поезд был сейчас ее единственным пристанищем. Он стал ее единственным планом, единственной знакомой вещью.

— Ах, да он у вас настоящий красавчик! Как его зовут? — воскликнула однажды женщина, проходившая по вагону. Она задержалась и склонилась над колыбелькой, прижимая руки к груди.

— Уильям, — ответила ей Кэролайн; горло у нее внезапно пересохло и сжалось.

— И имя тоже чудесное. Какие темные волосики!

— О, да, их он унаследовал от отца. — Кэролайн улыбнулась, но ей не удалось скрыть печаль, которая ясно слышалась в голосе, так что женщина быстро взглянула на нее, заметила покрасневшие глаза, бледное лицо.

— Вы остались с Уильямом одни? — ласково спросила женщина.

Кэролайн кивнула, поражаясь тому, как легко с некоторых пор дается ей ложь. Женщина сочувственно покачала головой.

— Меня зовут Мэри Рассел. Я еду в третьем вагоне, и если вы будете испытывать в чем-то нужду — хотя бы даже просто в дружеской компании, — приходите, вы найдете там меня и моего мужа, Лесли. Договорились?

— Договорились. Благодарю вас. — Кэролайн вновь улыбнулась, глядя вслед уходящей Мэри и мечтая о том, чтобы ей захотелось принять предложение, чтобы вообще захотелось искать общества других людей. Но такое было возможно лишь в другом мире, там, где Корин оставался бы живым, где они просто ехали бы в гости к его семье в Нью-Йорк, да еще, может быть, и с младенцем, которого Кэролайн носила бы под сердцем, а не только на руках. Она отвернулась и снова стала тихо смотреть в окно, а Уильям опять уснул.

Нью-Йорк был непостижимо шумным и огромным. Дома, казалось, сгибались от своей непомерной высоты, отбрасывали глубокие, мрачные тени, а шум походил на океанский прибой, будто на каждом углу каждой улицы с грохотом и пеной разбивались волны. Кэролайн, в несвежем, измятом в дороге платье, едва держалась на ногах от усталости, голова кружилась, нервы были натянуты до предела. Она окликнула кеб и села в него.

— Куда едем, мэм? — спросил кебмен.

Кэролайн моргнула, ее щеки вспыхнули. Она не представляла, куда ехать. К девушкам, адреса которых она знала и которых когда-то называла своими подругами? Но она и представить не могла, как постучит к ним спустя два года, как будет безмолвно стоять на пороге, с черноглазым младенцем на руках, с лицом в паровозной саже. Она вспомнила о семье Корина, но тут на руках у нее завозился Уильям, и она смахнула с глаз черные от копоти слезы.

— Мне нужно… в гостиницу. В «Вестчестер», пожалуйста, — распорядилась она наконец, назвав место, где обедала однажды с Батильдой.

Возница натянул вожжи, и лошадь тронулась с места, едва не врезавшись в автомобиль, который с визгом затормозил и пропустил кеб, нетерпеливо просигналив ему вдогонку.

Батильда. До сих пор Кэролайн не вспоминала о ней, старалась гнать мысли о ней на протяжении долгих месяцев. Она представляла, что услышала бы в ответ, поделись она с теткой своими страхами, признайся, каким крушением, какой катастрофой обернулась ее жизнь в округе Вудворд. Кэролайн только прикрыла глаза, и сразу перед ней предстала Батильда, ее проницательный взгляд, язвительно-жестокое выражение лица. Можно вообразить, как она с постным видом выслушает жалобы Кэролайн, как ответит на них своим ханжеским «Ну-с»… Ни за что не пошла бы к ней, даже живи Батильда в Нью-Йорке, с вызовом сказала себе Кэролайн. Она не обратилась бы к Батильде даже сейчас, когда у нее не осталось никого и она не знала, что ей делать дальше, куда идти. Кэролайн подавила предательское желание просто увидеть знакомое лицо, пусть даже не дружеское. Да и какие друзья оставались у нее? Вспомнилась Сорока, лежащая в землянке, но лишь на мгновение. Мысль о ней была слишком ужасной. Следующая была о Хатче, о том, что отразилось на его суровом лице, когда он прискакал на ранчо, обнаружил, что Белое Облако мертва, может, и остальные тоже, а она с Уильямом исчезла. Стыд жег ее изнутри, рвал сердце, давил на глаза. Тихо вскрикнув, Кэролайн уткнулась лицом в ладони и сосредоточила все усилия на том, чтобы не упасть с набитой волосом скамьи кеба.

В «Вестчестере» она оплатила приличный номер и попросила подыскать ей няню для Уильяма, объяснив, что ее собственная служанка серьезно заболела в дороге и вынуждена была вернуться домой. Помощницу для нее нашли тотчас — плосколицую девицу с ярко-рыжими волосами, по имени Луэлла. На ее лице отразился неподдельный ужас, когда Кэролайн протянула ей Уильяма. Уильям, только взглянув на странную, перепуганную девицу, на ее яркие волосы, разразился ревом. Неловко держа ребенка, Луэлла попятилась из комнаты. Кэролайн зашла в ванную комнату и вспомнила, какое это чудо — водопровод в доме. Она налила полную ванну горячей воды, опустилась в нее и постаралась привести мысли в порядок, но в голове роились вопросы без ответов, тревога и мысли, грозившие довести ее до истерики.

В итоге Кэролайн выдержала лишь неделю в том городе, где родилась и выросла, Он больше не казался ей родным, во всяком случае не более родным, чем дом на ранчо, или Вудворд, или вагон поезда, в котором она вернулась обратно. От бензинового запаха автомобилей, расплодившихся за время ее отсутствия, саднило в горле, среди толпы она чувствовала себя такой же потерянной, как в прерии. Дома были слишком большими, улицы слишком тесными, как отвесные стены лабиринта, выбраться из которого невозможно. Мне нигде нет места, думала Кэролайн, прогуливаясь с Уильямом, восседающим в новой коляске, по кварталам, куда прежде никогда не заходила. Она надеялась, что здесь не встретит знакомых. На углу Кэролайн задержалась, посмотрела наверх: кран поднимал стальную балку так высоко, что снизу она была похожа на зубочистку. Большая группа рабочих перехватывала ее в воздухе. Люди балансировали на самом краю недостроенной башни, надеясь только на собственную ловкость и чувство равновесия. У Кэролайн скрутило желудок при мысли об опасности, которой они подвергаются, на миг ей показалось, что она одна из них и давно стоит на краю пропасти. Острое чувство скоротечности и ненадежности жизни охватило ее.

Проходя мимо фотографической студии с привлекательной золоченой вывеской «Джилберт Бофорт и сын», Кэролайн приостановилась. Из тесного, загроможденного помещения до нее донесся знакомый едкий запах проявителя и прочих химикалий. Несмотря на то что улыбаться в камеру было для нее еще тяжело, Кэролайн заказала несколько своих портретов с Уильямом и попросила доставить их в «Вестчестер». Трясущимися руками она вскрыла пакет. Ей необходимо было найти любую точку опоры, получить