я и принес их.
Женщина пересчитала, написала расписку в получении и сказала:
— Да вы, доктор, не расстраивайтесь! Я четверть века проработала на фабрике по пошиву одежды и занималась тем, что отделывала всевозможные карманы, карманчики. В том числе и потайные. Вот я сама ему перед поездкой и соорудила такой карман для денег на задней части рубашки. Ведь он на самом деле плохо различим, да?
Потом она уехала с телом, документами и деньгами. А я до сих пор вспоминаю ее глаза и то сомнение, что виделось мне в них:
— А не хотел ли ты, милок, эти денюжки украсть?!
Хотя это, наверное, просто моя мнительность?..
Инцест
— Эксперт! Всегда! Сам! Осматривает! Одежду! — отчеканил Михаил Гурьевич с каменным выражением лица.
— От пасибки! А я и не знал! Надо же, — пробормотал Женька и хотел еще что-то добавить, но тут вмешался Самуилыч:
— Ребята, да не спорьте. То, о чем рассказал Евгений, это «закон подлости», или подлость закона. Все мы в своей работе нет-нет, но допускаем некие небрежности, легкие отклонения от предписанных правил, положений, и происходит это как по субъективным, так и по объективным причинам. Просто есть люди, которым нельзя ни в чем отклоняться от этих правил. Пусть он тысячу вскрытий проведет и ни одной ошибки не допустит. Но стоит ему снебрежничать на тысяча первом вскрытии — и это обязательно вылезет наружу. Так и здесь случилось. Да ты сам, Михаил, рассказывал, что рану на спине трупа не нашел. Чего ж прокурорским тоном-то вещать? Вот у меня была одна история, — начал было Самуилыч, но тут с шумом распахнулась дверь, и на пороге возник Сашка Царюк:
— Во компашка-то какая теплая! А я слышу голос Самуилыча и думаю: они в преферанс, как обычно, дуются — а они, оказывается, байки травят. Хорошее дело! Нужное!
— Ты много интересного пропустил, Александр Николаевич.
— А что вы про одежду-то говорили?
И Самулыч в двух словах пересказал ему зенинскую исповедь.
— Да-а-а… Такие рассказы интересны, но, увы, не помогают избежать подобных ошибок слушателям, — Сашка встал и, хитро прищурив один глаз, прошелся по комнате, поглаживая свой «комок нервов», который был не мал, но все же Самуилычеву уступал, причем заметно.
— Одежда… одежда… плохо осмотрел, деньги не нашел, — задумчиво повторил Саша. — Что деньги? Деньги — дело наживное, а вот я, ребята, однажды чуть убийство не прозевал. Рассказываю? — спросил он и обвел глазами присутствующих. Не услышав возражений, он начал:
— Я в нашем областном Бюро был уже… ну, так скажем, не последним человеком, когда однажды летом меня вызвал начальник:
— Александр Николаевич, у нас пи`ковая ситуация в районах. В одном районе эксперт в отпуск ушел, а в другом — тот, что его перекрывал, — сломал ногу, и теперь работать некому. Может, тряхнешь стариной, на пару недель съездишь поработать, а? Больше некого послать, вот ей-богу!
— То есть все заняты делами, и нашелся один бездельник, которого можно без ущерба для дела отправить…
— Не кипятись, Николаич, не кипятись. Поверь, ты единственный реальный кандидат. Или прикажешь мне самому ехать?
Ехать не хотелось, да и своих дел все-таки было навалом, а потом прикинул: лето, райцентр — на берегу реки, работа и отдых рядом. Короче, поехал. Работы там оказалось немерено. За первые три дня я вскрыл семь трупов, да и освидетельствований живых лиц было немало. А вот в четверг — навсегда запомню этот четверг! — в морге был всего один труп. Бабушка 75 лет. Крепкая, крупная, нормального телосложения. Умерла внезапно, хотя ранее ничем не болела. При осмотре снятой с трупа одежды и самого трупа никаких повреждений не обнаружил. При вскрытии каких-либо заболеваний или повреждений, что могли бы послужить причиной смерти, не выявил. Ситуация всем знакомая, верно? Набрал на анализы все, что положено, и, помывшись, пошел писать бумажки и печатать акт. Но, видимо, есть профессиональный ангел-хранитель у человека. Вот он-то снова, минут через 15–20, и повел меня в секционную. Санитар труп уже собрал, вымыл и стал одевать в принесенную родственниками одежду. И вот хожу я по секционной и слышу иногда странный металлический стук, тихий совсем — вроде как маленьким гвоздиком по стеклу постукивают, причем совсем легонько. Все это происходит в моменты, когда санитар, одевая, шевелил тело.
— Тихо, — говорю я санитару, — что это постукивает?.. слышишь… вот снова?
— А хрен его знает? Какая-нибудь застежка о стол, — отвечает тот, невозмутимо продолжая свои действия.
— Стой, — скомандовал я ему и, подойдя к трупу, сам стал его двигать, поворачивать — короче, шевелить, чтобы определить, что это за звук и откуда он идет. И вот в какой-то момент снова его услышал. Он исходил из области шеи — там, где она опиралась на металлический подголовник секционного стола. Мы повернули тело на живот, и я пальцами стал ощупывать кожу шеи сзади и почти сразу наткнулся на плотный «шпенек» под кожей.
Короче, коллеги, это был кончик, вернее, тупой конец обломившегося шила. Вот так! А ранка на шее сзади была столь незначительна, что я на нее не обратил внимания, приняв за маленькую родинку. Конечно, труп снова расшили, я широко обнажил все шейные позвонки и только тогда обнаружил и повреждение оболочек спинного мозга, и сквозное повреждение самого мозга на уровне четвертого позвонка. А само шило, пройдя строго «сзади-вперед», пронзило тело четвертого шейного позвонка, причем острый кончик его находился всего в двух миллиметрах под передней поверхностью позвонка. А теперь представьте те чувства, что я тогда испытал! Кто и почему повел меня в секционную — до сих пор не знаю. У меня там уже не было дел. Совсем не было. Санитар — лоб под два метра — в моей помощи не нуждался совершенно! Что меня туда повело?
— А знаете, — сказал Михаил Гурьевич, — мне тоже знакомо такое чувство. Вот иногда бывало так: есть труп скоропостижно умершего человека. Нигде и никаких указаний, и даже подозрений на криминал или просто насильственную смерть нет. А ты посмотришь на труп, и у тебя вдруг появляется чувство, что здесь надо искать! И почти никогда не ошибаешься: то ли сломанные ребра находишь, то ли подъязычную кость…
— И у меня, и у меня такое бывало, — вразнобой ответили почти все слушатели.
— Странное чувство, — подытожил Самуилыч, — у меня часто такое бывало; ну а дальше-то что было, Александр?
— А что дальше? Дальше все, как обычно! Я принял вид умного и проницательного эксперта, который только что, после многочасового, сложного, кропотливого и, самое главное, целенаправленного исследования выявил криминал! Убийство! Что мы в таком случае делаем? — и сделав короткую паузу, сам же ответил: — Звоним в дежурную часть РОВД и сообщаем о факте… Короче, я уже набирал номер «дежурки», когда вспомнил, что начальником местного розыска работает мой старый знакомый. Раньше он в области опером работал, и мы, можно сказать, были приятелями. Вот его телефон я и набрал:
— Федорыч, привет, как дела и бла-бла-бла — о погоде, жизни, семье…
А он, видимо, был занят, и с трудом сохраняя вежливость, скупо и односложно отвечает — потом, не выдержав, говорит мне:
— Николаич, ты извини, я…
— Д-а-а, Федорыч, совсем забыл, заговорил ты меня, старик! Я ж на вскрытии… — ну и перечислил то, что нашел!
Мой визави чуть трубку от неожиданности не проглотил, услышав такое известие:
— Не врешь?
