проступили сине-фиолетовые гнилостные подкожные вены. — Да и на лицо не похожа! Не она!!!
— Да какие татуировки, какое лицо? Это гниение тела уже началось, вы бы еще неделю здесь не появлялись… Тоже мне: татуировки… на лицо она им не похожа… — бурчал санитар.
— Сейчас я папу позову — пусть он глянет. — И убежал.
— Слушай, а мы не могли перепутать тела?
— Да не…Те, которые первыми забирали свою родственницу, сами же опознали, уверенно опознали!
Тут вошел парень и с ним еще двое мужчин, и принялись разглядывать труп. И так посмотрят, и эдак… Наконец, санитар не выдержал:
— И долго вы будете гадать, как на ромашке: наша… не наша? Забирайте, что дают, других все равно нет!
Вот так мы отдали труп второй женщины. И разошлись по домам, а ночью меня обуял страх — куда катимся???
— Постой, Влад, — перебил меня Вадик, — вот ты давеча сказал, что вам зарплату больница платила? Или я что-то прослушал?
— Да нет, не прослушал. Дело в том, что в нашем регионе с 1 января 1993 года все районные судебно-медицинские отделения Бюро передали в ведение районных больниц. Передали оборудование, передали «трудовые книжки». Ну а нас, рабов, прикованных к секционным столам цепями, никто и не спросил. Видели бы вы, коллеги, как главные врачи руки потирали довольнехонько! Ну типа, мы этих экспертюг теперя прижмем, мы им покажем кузькину мать, и так далее. Да вы сами все, коллеги, понимаете. Боже мой, какие идиотские указания стали порой приходить от главного врача. Ну типа:
— Алексеич, завтра к тебе придет Федя Залупыйченко — у него перелом малоберцовой кости. Надо, чтоб были тяжкие повреждения. Ты там похлопочи, сделай… — и, не слушая возражений, кладет трубку.
Ну приходит этот… с нехорошей фамилией, и я ему перелом оцениваю как менее тяжкие телесные повреждения. Через час — крики и визг по телефону, вызов на ковер к главному. И никакие ссылки на правила не действовали. А тогда — репрессии, гонения. И никакие апелляции в Бюро не проходили. Там нахально разводили руками и отвечали, что вы, мол, уважаемый, у нас не работаете, так что пардон, простите, сами уж общий язык находите, а докладные пишите своему прокурору. Я как-то в отместку своего бывшего начальника Бюро и заведующего моргом на порог не пустил: мол, простите, я у вас не работаю, так что извините… пардон и… идите, проверяйте свой город. И знаете — все пролезло, уехали. Вот такой бардак был в нашем регионе. А попозже главный врач от нас отстал. Полностью отстал. Он понял, что ему от нас пользы, как… от одного рогатого животного — молока! Деньги перестал платить. Вернее, объективности ради, тогда всем не платили. Но нам-то в последнюю очередь давали кое-какие крохи, как говорится, финансировали по остаточному принципу от уже остаточного.
А тут еще и правоохр
Вот в ту-то ночь, ребята, я и понял, что самое страшное в нашей работе! Это вовсе не ляпы, сделанные тобой в экспертизах, это не эксгумация, проводимая из-за твоей грубой ошибки. Самое страшное, коллеги, это ощущение
Вот осознание этого и заставило меня резко изменить образ и мыслей и дел! Работать, наплевав на всех: вскрывать трупы — как учили. Освидетельствовать живых лиц — как предписано правилами. На вопросы следователя отвечать с полной объективностью и честно — несмотря ни на что и ни на кого! Вот понимание этого в гнусной атмосфере всеобщего бардака тех лет и помогло мне выжить в профессии. А может, и не только в профессии… Помогло пережить лихие 90-е.
А с Бюро нас соединили то ли в 2000-м, то ли в 2001 году.
— Да-а-а… Дела! А я и не слыхал о таких локальных реформах в судебной медицине, — удивленно протянул Осипов, — хорошо, у нас до такого не додумались.
— Вроде такая же хрень проводилась в Кемеровской и Ижевской областях и, по-моему, в Ленинградской, — ответил Биттер, — но не уверен!
— И цепочку ту вы, конечно, так и не нашли? — с хитро-невинным выражением лица спросил Бурков.
— Нашли… но не мы! Ее нашли уже по весне два кочегара из больничной котельной, что вывозили шлак. Зубным техникам ее загнали, деньги получили. Вечером обмыли, сидя в своей «копейке» в гараже, а двери-то его были закрыты, и было холодно, и двигатель работал… Причину смерти парней надо кому-то пояснять? Вот такая грустная история.
— М-да! От нечистого золота добра не жди, — подытожил рассказ Самуилыч, и все принялись за рыбку.
Эксперт и Пахан
— Влад, а про кочегаров ты сбрехнул, да? — спросил зашедший в комнату еще в самом начале рассказа Женька Зенин. — Скажи честно.
— Что значит сбрехнул? Рассказываем-то мы о чем? — спросил Влад и сам же ответил: — О жизни судебно-медицинской! Или что, мне надо было закончить так: и они, приняв такое решение, зажили щасливо и дружно, а со своими женами — в любви, полном взаимопонимании и одновременно вышли на заслуженную пензию в званиях заслуженных врачей и отличников здравоохранения? Нет уж. То, что рассказано, — есть суровая правда жизни…
— Чего ты, Эуген, прицепился к Владу? Он рассказал свое. Рассказал интересно и, главное, поучительно. Вот ты сам взял бы, да и рассказал. Или слабо?
— Расскажу, расскажу. Сейчас вроде Самуилыч будет вещать? Или нет?
— Или да! Только дай с мыслями собраться.
Потом он поднялся из-за стола, прошелся по комнате и начал:
— На территории районного отделения, где я одно время работал, есть село… деревня… поселок. Ну, в общем, без разницы, как его обозвать. Главное, что основным градообразующим предприятием этого поселка была колония — ИТК. И была эта колония не простая, а для особо опасных рецидивистов. Там сидели так называемые «полосатики». Колония обеспечивала работой до 80 % жителей деревни. Иногда освободившиеся оставались на жительство в этой деревне, сойдясь с местными и одинокими женщинами. Жизнь есть жизнь. Такие «бывшие сидельцы» были, как правило, в завязке и жили как все деревенские: тихо трудились какими-нибудь кочегарами и никого не обижали. Правда, попивали порой. Я вам, коллеги, расскажу о том, что нельзя играть в карты, глянув при этом на троих слушателей, шлепающих картишками по столу:
— А мы-то че? Мы ничего, мы в дурачка…
— Да играйте, я не о вас, а вообще. А кроме того, расскажу и о том, как мне пришлось о тонкостях… э-э-э… одной насильственной смерти отчитываться перед… Пахано`м зоны!
Да-да! Отчитываться. Подробно объяснить старому урке все, что его интересовало, а хозяин, прокурор района и начальник РОВД наравне с Паханом внимали. Причем молча…
— Да ну, Вильгельм Самуилович, заливаешь. В жизни такого случиться не могло: чтобы перед зэком с согласия и в присутствии главных охранителей закона судмедэксперт отчитывался о…
— Ладно, не перебивай Деда, — сказал Биттер. — Жизнь — удивительная штука, и случиться может все. Продолжай, Самуилыч!
— Случилось это ранней осенью 1986 года. Была середина рабочего дня. Обед. Все знают, что в это время Самуилыча, то есть меня, трогать не рекомендуется! — и похлопал себя по животу. — Ну так вот, именно в обед, дребезжа всеми шестеренками, и подкатил к моргу раздолбанный милицейский «уазик». Забежавший сержант не просто сказал, а заорал так, что мы поперхнулись:
