танке поворачивают на 45 градусов, и тогда пушка опускается к земле максимально. Тогда можно осмотреть и оценить ствол, наличие или отсутствие в нем смазки, ну и прочую чепуху. И вот сержант сигает в башню и крутит ее вправо, одновременно опуская ствол. Майор снимает чехол дульного среза и приставляет морду к стволу, из которого в тот момент что-то вылетает и бьет его прямо по фейсу. Майор падает на спину и, закрыв лицо руками, верещит будто резаный.
Все в первую секунду от неожиданности опешили. А потом… А потом майор убирает от лица руки и… Представьте себе картинку: майор сидит на земле, под левым глазом уже обширный, наливающийся синячина, а спереди между ног — там, где разошлись полы шинели, — торчит, словно причинное место, бутылка водки. Все офицеры сначала захихикали, а потом разразились дружным хохотом с комментариями:
— Говорили же тебе, майор, не надо в пушку лезть, не надо, — приговаривали сквозь смех офицеры, — а ты не послушался! А у них, оказывается, пушки бутылками стреляют!
— Майор… ха-ха-ха… в бутылку залез, — ну и подобные шуточки в немалом количестве.
Как легко догадаться, бутылку в пушку (видать, тоже отмечать окончание проверки собирались ребятки) спрятал механик-водитель этого танка: все ведь знают, что пушки не проверяют. А вот майора угораздило усердие проявить! Я, естественно, осмотрел майорский глаз и более серьезных повреждений, чем банальный кровоподтек, у него не обнаружил.
Этому майору посмеяться бы со всеми, ну в худшем случае, ходатайствовать о том, чтобы сержанта на «губу» отправили (что, кстати, потом и без него было сделано). Но майор оказался… не совсем умным. Он, громогласно пугая всевозможными карами, побежал писать рапорт командиру полка о том, что его умышленно травмировали и что все нагло и радостно смеялись, и так далее… На трех страницах, зануда, накатал и всех туда приплел, даже врача, то есть меня. Типа, я ничего не сделал, а только осмотрел, не оказав помощи.
Здесь Самуилыч замолк, погрузившись в воспоминания. Мишка Биттер протянул ему полную кружку:
— Ну а дальше, дальше-то что? Как ты из армии-то вылетел? За что?
— Дальше… — допив и ставя кружку на стол, — дальше, на следующее утро меня вызвал командир полка! А он у нас был колоритнейшей личностью. Представьте себе героя Гражданской войны Семена Михайловича Буденного и его знаменитые кавалерийские усы. Вот и наш полковник внешне сильно походил на маршала, только росточком был поменьше, зато усами — значительно маршала превосходил: густые, широкие, закрученные на кончиках чуть не до ушей. Усы были предметом его особой гордости, любви и объектом тщательнейшего ухода. Вот, значит, прибыл я к нему, доложился, и он, поглаживая усы, говорит:
— Лейтенант, слушай приказ! Завтра к 17 часам представить мне… как это, — он глянул в бумажку, — акт обследования майора, в котором подробно описать повреждения и дать им оценку. Выполнять!
— Товарищ полковник, так товарища майора лучше отправить на экспертизу в город, я же не специалист, у меня нет…
— А-а-тставить разговорчики, лейтенант! Советский военный врач все должен знать и все уметь! Шагом марш выполнять приказ!
— Есть! — четко ответил я и строевым шагом выкатился из кабинета.
Приказ этот меня сильно озадачил, потому как я не имел ни малейшего понятия о том, как составлять такие акты, как определить тяжесть повреждений, а то, что нам преподавали на факультете, я уже давно позабыл. Для начала я подался к своему майору. Он, как всегда, был подшофе и сказал, что тоже ни бельмеса в этом не понимает. Потом, помолчав, выпил еще граммульку разведенного медицинского и сказал:
— Вот что, лейтенант, а топай-ка ты в город, — и сказал мне адрес, — в бюро судмедэкспертизы. Там тебе и скажут, как писать и как оценить. Поня?л?
Я так и сделал. Доложил дежурному по полку и отбыл. Довольно быстро нашел Бюро судмедэкспертизы и первого, кого там увидел, это моего сокурсника. Вот с ним-то я и обсудил проблему. Он выслушал и написал примерно так: «На верхнем и нижнем веках левого глаза имеется фиолетовый кровоподтек в форме замкнутого очка…», ну и так далее. И, естественно, определил это повреждение как самое легкое. Довольный и радостный, я вприпрыжку подался в часть и на следующий день в 17 часов был в кабинете полковника.
— Ну что, сынок, приказ…
— Так точно! Вот, — и протянул ему свои бумаги. Он углубился в чтение, но вскоре я увидел, как лицо его стало багроветь, он запыхтел и вдруг как шваркнет кулаком об стол:
— Да как ты посмел, лейтенант, сравнить глаз товарища майора с очком… Ты что, не знаешь, где у мужика очко?..
— Да я…
— М-а-а-лчать! — взревел он. — Тебя… за такие… фокусы… на гауптвахту! Глаз с очком сравнить! А это что? — ткнул он в бумаги. — Почему легкие повреждения? Это у тебя они легкие могут быть, а у проверяющего товарища майора они не могут быть легкими…
— Товарищ полковник, правила для всех…
— Отставить правила!
В общем, я попытался полковнику все объяснить, но у него, как говорится, закусило. Он ничего ни слышать, ни понимать не хотел и при этом нес такую чушь, что я не сдержался и на один его выкрик сказал, что у него весь ум в усы ушел, раз до него элементарного не доходит.
Вот после этого я отправился на 15 суток на «губу». А по выходу — написал рапорт об увольнении. Тогда, в середине 60-х, при раннем Брежневе, уйти из армии было сложно, однако меня почему-то уволили легко.
И что самое смешное, получая военный билет офицера запаса, я узнал, что за два дня до моего рапорта из Москвы пришел приказ о присвоении мне звания старшего лейтенанта. А на гражданке я через пару недель раздумий пришел в Бюро судмедэкспертизы, и меня без проволочек приняли на работу. Вот так я и стал… тем, кем стал.
Как приходят в экспертизу
— А не жалеешь, Самуилыч, о том, что ушел в судебку и вообще из армии? — спросил Влад Марлов. — Ведь если б не ушел, тоже, глядишь, до полковника бы дослужился! А с тремя большими звездами-то на погонах и пенсия была б побольше, да и при желании успел бы и в судебке еще поработать!
— Знаете, ребята, не жалею! Я потом часто возвращался мысленно к тем усам и тому очку. Ну не военный я все-таки человек, и хорошо, что все это случилось, пока был молод, — ответил Вильгельм Самуилович и принялся за рыбку, не забывая и свою кружечку.
— Можно, я расскажу о своем пути в судебную медицину? — спросил Влад Марлов. — Я ведь тоже не с институтской скамьи пришел в нашу специальность, — добавил он.
— Давай, Влад, рассказывай, — разрешил Самуилыч.
— Однажды, совсем недавно, — начал рассказ Влад, — читая детектив Александра Бушкова — что-то про Пиранью, я вычитал такие строки: «…А вскоре в стране начались нешуточные перемены, и начались они с того, что карающий меч единственно верного учения, ненадолго оставив в покое чудище империализма, обрушился, молодецки рассекая воздух, на гидру пьянства и алкоголизма…»
Когда я это прочитал, то внезапно понял, что этот самый «карающий меч единственно верного учения», помимо «гидры пьянства и алкоголизма», безжалостно прошелся и по мне, грешному! Нет, нет! Это вовсе не то, о чем вы подумали. Не был я частью этой самой гидры пьянства и алкоголизма. Я, если хотите, был именно этим карающим мечом! Ну, конечно, не всем мечом, а лишь малой его частичкой, но тем не менее… В общем, я находился по ту же сторону, что и рука, держащая карающий меч, а сама эта «гидра» находилась в перекрестье прицела «единственно верного учения», и волею обстоятельств и избранной специальности мне тоже пришлось смотреть в этот же прицел.
