генератора, трансформаторы и отправили все это на Кавказ на парусном судне. На нем же эвакуировали из массандровских подвалов редкую коллекцию старинных вин. Были вина испанские — семнадцатого века, потемкинские — восемнадцатого, голицынские — девятнадцатого.
К счастью, коллекция «вынесла» войну и полностью сохранилась. В 1945 году она вернулась в Ялту, и сейчас замшелые бутылки вековой давности хранятся в нишах коллекционного зала.
Наконец меня вызвали в райком партии к Борису Ивановичу Герасимову второму секретарю.
— В обком писал? — торопливо спросил он.
— Так точно!
Герасимов подумал.
— Может, все-таки на Кавказ, а?
— Не могу, Борис Иванович. Решил твердо.
— Раз так, то пойдешь в истребительный батальон. В своем же Гурзуфе возьми под начало роту. Ясно?
Ротой командовал несколько дней, вскоре отозвали в Ялту и назначили начальником штаба городского истребительного батальона.
Обязанностей у истребителей хватало: охрана побережья от фашистских десантов, контроль за дорогами и многочисленными тропами, засада на дезертиров — они, к сожалению, стали появляться в окружающих лесах.
Нас предупредили: фашисты намереваются взорвать Байдарские ворота единственный выход на Севастополь.
Бросили к воротам усиленный наряд истребителей.
Заметили пожилого человека. Он осторожно шел по горной тропе, усыпанной листвой, оглядывался. Окликнули — побежал.
Он так и не смог объяснить, почему оказался в тридцати километрах от лесничества, в котором работал.
В райотделе НКВД дал показания: он ждал фашистских диверсантов, которые должны были подъехать к Байдарам на грузовой машине в советской милицейской форме.
Неделю и мы поджидали эту машину, но увы… Кто-то, видать, предупредил врага о провале агента- проводника.
Жаркие бои под Одессой. К нам все чаще и чаще стали прибывать пароходы с ранеными и эвакуируемыми.
Ялтинцы, заметив на горизонте дымок, высыпают на набережную. Одни надеются встретить родного человека — может оказаться среди раненых, другие просто хотят помочь тем, кто пролил кровь свою, испытал тяжесть осады. Несут вино, фрукты, домашнюю пищу.
Фашисты начали нападать на суда с красными крестами.
Ночами в морских далях мигали неизвестные огоньки — кто-то кому-то сигналил.
Сторожевые катера гонялись за призраками, а мы, истребители, сбиваясь с ног, прочесывали леса, но…
Над всем уснувшим побережьем струился тугой ветер, стояла тревожная тишина, редко перебиваемая гулом дизеля, идущим из пугающей пучины моря.
Парни в серых халатах, хлопотливые сестры, хмурые санитарки, вечно куда-то спешащие врачи стали хозяевами курорта.
Раненые прибывали и прибывали, все больше госпиталей развертывалось в корпусах здравниц.
Это нас тревожило. Немецкие танки подошли к Перекопу, фактически отрезали полуостров от материка, прямая железнодорожная связь с Москвой оборвалась.
Перекоп…
Радио и газеты сообщают: там ожесточенные бои!
Это на севере полуострова, у его ворот, на солоноватой древней земле.
Была надежда: фашисты не прорвутся!
Да и тишина вокруг стояла недвижная, не верилось, что уже на подступах к Крыму идет война.
Зеркальной гладью застыло октябрьское море. Исполинская спина Медведь-горы рыжела от налета осени, все вокруг готовилось к зимнему покою.
Казалось, не бывать здесь врагу. Не бывать, и баста!
А он таранил крымские ворота: танками, самолетами, пушками, пьяными атаками эсэсовцев…
Много дней и ночей топтались отборные немецкие дивизии у ворот Крыма, а ведь Манштейн еще месяц назад должен был захватить Севастополь, отрапортовать Гитлеру: Крым и военно-морская крепость у ваших ног!
Немцы через перешеек подошли к Ишуньским позициям. Не верилось, но враг уже топтал крымскую землю.
В глубинных городках и поселках объявились коммунисты-добровольцы. Старые и молодые. Они молчаливо выстраивались перед скромными зданиями райкомов и горкомов партии, в которых им вручали партийные билеты, прощались с родными местами, садились на гремящие «ЗИСы» и сразу же бросались в боевое пламя, испепелявшее сотни и сотни жизней.
Ялтинский истребительный батальон занимал гостиницу «Крым». Командовал им Николай Николаевич Тамарлы, местный старожил, специалист по борьбе с береговыми оползнями.
В военной форме, опоясанный ремнями, тучноватый, с черной окладистой бородой, он с рассвета дотемна готовил роты к боевой встрече с врагом. В нем чувствовалась военная жилка.
Еще бы! Штабс-капитан царской армии. Но капитан, который безоговорочно принял революцию, защищал ее на фронтах гражданской войны, стал членом большевистской партии, в свое время возглавлял Ялтинский горсовет.
На площадке выстроились двадцать пять коммунистов-добровольцев.
Тамарлы обходит строй, здоровается с каждым в отдельности — знает всех по мирной жизни. Вот его рука задерживает ладонь пожилого человека с глубокими морщинами на изможденном лице:
— Ты нездоров, Павел Алексеевич?
— Война, Николай Николаевич.
Вскоре в Ялте появилась еще одна группа бойцов, по-особому экипированная: ватные стеганки и брюки, капелюхи, вместо вещевых мешков туристские рюкзаки. Эти бойцы напоминали альпинистов, перед которыми неизведанные, ждущие штурма высоты.
Готовил эту группу мой помощник по разведке Степан Становский.
Свой день он обычно начинал с рапорта:
— Товарищ начштаба, меня вызывают в горком партии для получения особого задания.
— Что ты там делаешь?
— Много будешь знать — скоро состаришься.
Через день Становский вернулся с гор.
— Куда группу увел?
— На кудыкину гору.
Меня срочно вызвали в райком партии, к первому секретарю Мустафе Селимову — молодому, энергичному, немногословному. В мирное время он уважал нас, механизаторов, и крепко нам помогал.
Селимое усаживать не стал.
— Вчера вечером бюро райкома утвердило тебя командиром Алупкинского истребительного батальона.
— Ясно.
— Комиссар батальона — да ты его знаешь, ваш, гурзуфский, Александр Поздняков — срочно комплектует особую группу. По секрету — партизанскую. Через сутки она должна быть здесь, — Селимов отодвинул в сторону занавесочку — открылась карта-километровка. Секретарский палец лег на шоссе, соединявшее Ялту с Бахчисараем. — Запомни, и хорошенько!
— Партизанить?
— Да. Мы обязаны заранее все предусмотреть, послать в горы лучших добровольцев, конечно. Для сведения: на Ишуньских позициях идут тяжелые бои.
