А на пятый день они встретили первых обитателей. Рыбаков.
Лара устроилась между двумя кочками поудобнее и достала бинокль. Дорогой, тяжелый и холодный, его приятно было держать в руках, в него приятно было смотреть. Лара пристроила оптику в развилке чахлого карликового хвоща и стала разглядывать, что происходит у подножия холма.
Гобзиков тоже пытался разглядеть, но получалось не очень – солнце в глаза.
А внизу тек ручей, который под холмом разливался в небольшой бочаг, а потом снова сужался в ручей. Бочаг неширокий, метров двадцать, но, судя по темноте воды, достаточно глубокий. И в нем сейчас болтались два типа с какими-то палками. Лара сфокусировала бинокль и увидела, что у них не совсем палки, а бредень. Видимо, типы рыбачили.
Ловля шла довольно вяло, типы углублялись в бочаг, стучали палками по воде и издавали вялые крики, которые долетали даже до Лары и Гобзикова.
Рыбаки прочесали водоем два раза и выбрались на сушу. Свернули бредень и вытряхнули его содержимое на траву – на солнце заблестело серебро. Лара сказала, что момент самый подходящий, спрятала в чехол бинокль, подхватила рюкзак и принялась спускаться вниз. Гобзиков покатился за ней.
Они спускались с холма, а рыбаки смотрели, отпустив бредень и разинув от удивления рты.
Уже ближе к подножию холма Лара вдруг поняла, что рыбаки вроде как ей знакомы. Один, во всяком случае, точно. Тот, что пониже. А тот, что повыше, собирал в траве разбежавшуюся рыбную мелочь и знаком не был. Вроде как.
Место попалось красивое. По берегам вокруг водоема рос густой шиповник, который обильно цвел, распространяя медовый аромат. Лара перепрыгнула с разбегу через ручей и подошла к рыбакам. Гобзиков подотстал.
– Там, где дикие розы цветут… – на ходу обронила Лара. – Привет, браконьеры.
– Здорово, Лариска, – неприветливо отозвался тот, что был пониже.
Лара вгляделась повнимательней и…
– Ну да, это я, – буркнул рыболов, – ты не обозналась.
Лара не могла поверить:
– Но ты вроде… как бы сказать… потолще был, что ли…
– А ты вроде прическу поменяла, – не ответил рыболов. – И вообще имидж.
– Поменяла, – согласилась Лара. – А ты вроде ведь… политическим деятелем был? Пендрагон Великий… Или как там? Ляжка?
– А ты сама как? – не услышал Ляжка. – Дракончиком новым не обзавелась пока?
– Что, – не услышала в ответ Лара, – свергли, говоришь?
Ляжка промолчал.
– Да ты просто Лжедмитрий Второй! – заключила Лара. – Патрис Лумумба, блин, настоящий!
– Это точно, – подтвердил второй, незнакомый Ларе, субъект. – Лумумба.
И заржал.
Ляжка надулся было от злости, но потом взял себя в руки, решил не связываться.
– Ладно, – примирительно сказала Лара, – мало ли что в прошлом приключилось. Забудем.
Ляжка уселся на берег.
– Видишь ли, Лара, – начал он задумчиво. И вдруг скрючился, принялся выкусывать что-то из ноги.
– Что ты делаешь? – удивилась Лара.
– Шипига, – пожаловался Ляжка. – Четыре дня назад накололся, теперь прорастает. А сейчас ноги размякли, самое время выкусывать…
И он стал старательно щелкать зубами.
Лара терпеливо наблюдала за процедурой. Подошел Гобзиков. Смотрел на происходящее с непониманием. Но не вмешивался.
– А ты сама откуда? – спросил сквозь выкусывание Ляжка. – Оттуда?
– Угу, – кивнула Лара.
– Ну и как там курс доллара? Растет? А впрочем… Впрочем, мне без разницы, растет ли, падает ли. Новенькое что-нибудь есть?
– В каком смысле?
– Ну… – Ляжка выплюнул в ручей кусок кожи. – В глобальном.
– Если в глобальном… ФРС бомбанули.
– Нашу? – презрительно хмыкнул Ляжка.
– Да ну, нашу. Американскую. Восемь миллиардов взяли, по официальным данным. А сколько на самом деле, так никто и не знает, много больше, наверное. На бирже паника, на рынках кризис. Вот тебе событие в глобальном смысле.
– Это как раз не в глобальном, – с кроткой улыбкой сказал Ляжка. – Это в суетном смысле. Я тебя про действительно серьезные дела спрашиваю. Открытий разных не совершили ли? Не изобрели ли чего- нибудь для человека полезного? Термоядерный реактор там или еще что. Для облегчения страданий народных.
– Не, не изобрели.
– Вот и хорошо. – Ляжка сплюнул окончательно и прополоскал ногу в воде. – Если изобрести что-нибудь для облегчения страданий, то жить неинтересно станет.
– Почему?
– Про диалектический материализм слыхала?
– В общих чертах.
– Ну, тогда должна знать, что человек несет в себе двойственность. С одной стороны, человек любит помучиться, пострадать, а с другой стороны, наоборот – помучить.
– Философом заделался? Что ж, подумать иногда не вредно. Но пофилософствуем мы потом, ты лучше расскажи, как тут вообще. В смысле обстановки. Что слышно на просторах?
Ляжка и его друг переглянулись.
– Тайна? – спросила Лара.
– Какие у нас могут быть тайны… – вздохнул Ляжка. – А это кто? – кивнул на Гобзикова: – Бойфренд?
– Меня зовут Егор, – представился Гобзиков.
– Егор – это красиво. А я… – Ляжка замялся. – Я Владик. Он – Энлиль.
Второй рыбак кивнул.
– Вот и познакомились, – без оптимизма констатировал Ляжка. – Очень приятно.
– Безумно приятно, – подтвердила Лара. – А все же – как тут все?
Ляжка снова вздохнул. И уточнил:
– Тебе как рассказывать? Кратко или пространно?
– Давай сначала кратко, потом пространно.
– Хорошо, сначала кратко, – согласился Ляжка и принялся нанизывать рыбешек на толстую нитку. – Если кратко, то…
– Только не ври, пожалуйста, – перебила его Лара, – про безжалостных монстров, про свой героизм, про мистические откровения. В двух словах.
– Ты куда-то торопишься? – поинтересовался Ляжка.
– Вообще-то да.
– Уговорила. Если в двух словах, то мою политическую карьеру можно охарактеризовать так – все уроды. Уроды и предатели. Я тогда, ну, когда стрельба началась, хотел помочь… кинулся… А потом – ничего не помню.
Гобзиков подумал: все этот тип помнит, только рассказывать не хочет. Сейчас Лара возьмет его за кадык…
Но Лара не стала зверствовать, только сочувственно покивала. Видимо, у нее другие планы имелись.
– Выперли меня, вот и все баклажаны. – Ляжка жирно плюнул в воду.
– А как там Деспотат? – спросила Лара.
