стоимости…» (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 23, с. 60, прим.). По своим философским воззрениям Ф. примыкал к деизму. Ортодоксальной церковной догме он противопоставлял идею «естественной религии», в которой роль бога сводилась к акту сотворения мира; Ф. рассматривал движение как имманентное свойство материи. Этические воззрения Ф. основывались на представлении о естественном, утилитарном характере нравственности, которая должна быть освобождена от религиозной санкции. Внимание Ф. как ученого привлекали самые различные явления природы. Он собрал обширные данные о штормовых ветрах (норд- остах) и предложил теорию, объяснявшую их происхождение. При его участии были проведены измерения скорости, ширины и глубины Гольфстрима и это течение (название которому дал Ф.) было нанесено на карту. Однако основной областью исследований Ф. была физика. Большое значение для распространения физических идей Ф. в Европе сыграли его письма к П. Коллинсону (член Лондонского королевского общества), который опубликовал их на собственные средства. Ф. занимался измерением теплопроводности различных материалов, изучал явления охлаждения жидкости при испарении, исследовал распространение звука в воде и воздухе и т. д. Наибольшее значение имели его работы по электричеству (1747-53). Ф. объяснил принцип действия лейденской банки, установив, что главную роль в ней играет диэлектрик, разделяющий проводящие обкладки; ввел общепринятое теперь обозначение электрически заряженных состояний '+' и «-»; разработал общую «унитарную» теорию электрических явлений, исходившую из предположения о существовании единой электрической субстанции, недостаток или избыток которой обусловливает знак заряда тела. Большая заслуга Ф. – установление тождества атмосферного и получаемого с помощью трения электричества и доказательство электрической природы молнии. Обнаружив, что металлические острия, соединенные с землей, снимают электрические заряды с заряженных тел даже без соприкосновения с ними, Ф. предложил эффективный метод защиты от грозового разряда – молниеотвод. Ф. принадлежит также ряд других технических изобретений: лампы для уличных фонарей, экономичная «франклиновская» печь, особый музыкальный инструмент, «электрическое колесо», вращающееся под действием электростатических сил, применение электрической искры для взрыва пороха и др. Научные заслуги Ф. получили широкое международное признание. Он был избран почетным членом ряда иностранных академий и обществ, в том числе Российской АН (1789 г.).
The writings, v. 1–10, N. Y., (1905–1907 гг.)
Опыты и наблюдения над электричеством, пер. с англ. (1956 г.)
Харитон Юлий Борисович
27 февраля 1904 года в Санкт-Петербурге родился Юлий Борисович Харитон. Будущий
Для каждого небезразлично, в какой семье человек «родился-воспитывался». Но советская система возвела значение родственных связей в квадрат. Легче было рабу Эзопу или крепостному Шевченко пробиться в поэты, чем классово чуждому элементу в 1920-1930-е годы получить пристойное образование. Но хуже происхождения, чем у Харитона, придумать было невозможно – просто проклятие.
Его отец был редактором кадетской газеты «Речь», директором санкт-петербургского Дома литераторов. В 1922 году его на «философском пароходе» вместе с Бердяевым, Франком, Ильиным, ректором МГУ Макаровым выслали из Советской России. Харитон-старший обосновался в Риге, издавал газету «Сегодня», в 1940 году после присоединения Латвии к СССР был арестован НКВД и приговорен к высшей мере. Мать Харитона была актрисой, играла во МХАТе, в 1910 году покинула семью, вышла замуж за берлинского психиатра-фрейдиста, в 1930-х годах эмигрировала в Тель-Авив и была похоронена у Стены плача.
Харитон был одним из немногих людей в СССР, кто на протяжении нескольких десятилетий круглосуточно находился под опекой личных телохранителей. Но по-настоящему заложником системы он стал из-за идеологически чуждых родственников. Дело отца Юлия Харитона лежало в сейфе Берии. И никому не известно, что имел в виду этот зловещий человек, когда 29 августа 1949 года после первого удачного испытания атомной бомбы, поцеловав Харитона в лоб, сказал ему:
В 1929 году Сталин, раздавивший к тому времени внутренних политических противников, сказал:
Физики, в отличие от ученых других, более «понятных» областей, верили, что они и без партийного руководства смогут понять, какие теории верны и какие проблемы интересны. Они считали себя частью мирового научного сообщества. Харитон, к примеру, два года работал в Кембридже, подготовил докторскую диссертацию под руководством нобелевских лауреатов Резерфорда и Чэдвика. Не случаен был разгром Харьковского УФТИ, который посещали Нильс Бор, Джон Кокрофт и Поль Дирак. УФТИ вышел из Ленинградского физтеха, где работал Харитон. Были расстреляны лучшие ученые – Шубников, Розенкевич, Горский, арестованы Лейпунский, Обреимов, самый сильный советский теоретик Ландау. Немецких физиков Вайсберга и Хаутерманса передали в руки гестапо.
В начале 30-х годов считалось, что ядерная физика не имеет никакого отношения к практической пользе. Так думали даже великие Резерфорд и Ферми. И мысль учителя Харитона академика Абрама Иоффе о том, что ядерная энергия может привести человечество через две сотни лет к решению проблемы энергетического кризиса, была чрезвычайно смелой. В 1932 году в СССР было принято решение о расширении исследований по ядру. Но даже отдаленных мыслей об использовании нового вида энергии для военных целей ни у кого не было.
На рубеже 1930-1940-х годов в США и Германии сделали фундаментальные работы по самоподдерживающейся цепной реакции и расщеплению ядра. Но и наши физики имели достижения. Важную теоретическую работу сделали Юлий Харитон и Яков Зельдович: были определены условия, при которых происходит ядерная цепная реакция. Еще в 1925 году Харитон выполнил работу, которая дала начало исследованиям ветвящихся цепных реакций, за что Николай Семенов в 1956 году получил Нобелевскую премию. Но были также отличные исследования Петржака, Флерова, Курчатова, Френкеля, который сделал первую советскую работу по делению ядра, что было значительно важнее его критического отношения к Энгельсу и Ленину. Иногда опыты проводились на станции метро «Динамо», чтобы исключить влияние космических лучей.
В 1939 году будущий нобелевский лауреат Игорь Тамм сказал о работе Харитона и Зельдовича:
В итоге мы отстали с атомной бомбой на несколько лет, что во многом предопределило дальнейший ход мировой истории. Говорить о вине ученых проще всего. С равным успехом можно говорить о вине общества, где наука не востребована и не умеет говорить с властью. В конце 1930-х годов в заключении оказались все советские ракетчики во главе с Королевым, которые досаждали генералам новыми и непонятными вооружениями. В тюрьме оказался и великий авиаконструктор Туполев. Так что больше резона говорить о взаимодействии власти и науки – и власть от недоверия теряет, и наука.
Но были и объективные причины невнимания (недосмотра?) СССР к атомной перспективе. В 1928 году
