«Газетт де Франс», «Фигаро», «Жиль Блаз» и «Эко де Пари». Что же касается востоковедов, то присутствовали только те, кто не утруждал себя частыми поездками на таинственный Восток.
Гиме окружил мою девочку тем, чем я не способен был обеспечить, — торжественностью. Даже искусственные розы, обвивавшие колонны ротонды, казались торжественными. В библиотеке «Музея», превращенного в языческий храм, сидела по-турецки его лучшая бронзовая скульптура — статуя Нагараджи Шивы, индийского бога танца, разрушения и плодородия. По существу, Гиме не пожалел ни одного из своих редкостных восточных сокровищ. Сбоку, в затененной нише, восседал Субраманья, индийский бог войны, хотя милая глупенькая Герши протестовала против необходимости танцевать в его присутствии. По ее словам, его умиротворяет лишь зрелище обнаженной женской плоти. Если закрыться тканью, он становится мстительным.
Я расположился в стороне, между сценой и зрителями. Во вспотевшей ладони я сжимал жадовый амулет, который дала мне Герши. В нервном возбуждении я одинаково истово призывал на помощь Иегову, Шиву и Богородицу.
В зале было душно. «Гиме перестарался, накурив фимиаму», — подумал я. «Весь свет» представлял собою многоголовую гидру, которая сотнею ртов вела свои пустопорожние разговоры. Гидра эта была не способна ни любить, ни ненавидеть, ни иметь единое мнение. Мою Герши они не станут ни одобрять, ни отвергать. Гидра даст ей одну из оценок: «Oui» или «Non»[28]. Поднимет большой палец вверх или опустит вниз.
Леди Грету Мак-Леод завсегдатаи музыкальных театров никогда не принимали однозначно. Публика победнее вела себя хамовато, но не по-хамски. Ее составляли люди, имевшие собственное мнение. Ярые поклонники Герши дрались с теми, кто ее недолюбливал, и она нередко уходила со сцены под сладостную музыку ожесточенных потасовок.
Моя дикарка принадлежала к миру, который, по словам Бедекера[29] , «крайне неподходящ для дам». Верхнюю часть иерархической лестницы занимали такие мюзик-холлы Парижа, как «Фоли-Бержер», «Мулен-Руж» и «Олимпия». Мы еще не поднялись так высоко, хотя, если бы нам повезло в тот вечер, смогли бы сами выбирать один из них.
Искусство Герши мы оттачивали в «Cafe-Concerts», или «каф-кон», как мы их называли. Мы? Да, мы. Вы знаете, как вибрируют колокольни во время благовеста? Ритм создает не плавные переходы, а удары, реверберацию. Герши двигалась словно бы слыша звон своего рода невидимых колоколов. Ей было свойственно невероятное чувство ритма. Каким замечательным музыкантом-джазистом она могла бы стать! Прибавьте к этому подготовку, которую она получила в каком-то восточном храме, выступая в роли священной танцовщицы, баядеры. Итак, она обладала чувством ритма, поз, которые были элегантны и выразительны. Она не умела одного — создавать из них повествования. Она охотно рассказывала о себе. Что это было — воспоминания или вымысел? И я заставил ее рассказывать о себе своим телом.
Она умела придать этим рассказам такую выразительность. Заставляла вас самого делать выбор — верить или не верить.
Интерес, который она вызывала своим искусством, был весьма личного свойства. Это в значительной степени походило на интерес, возбуждаемый исполнителями баллад, которые заставляли плакать завсегдатаев кабаре. Если вы верили ее обещанию языческого рая, то влюблялись в нее. А насколько она была «хорошей», не имело значения.
Наибольший успех выпадал на ее долю в провинции, в таких городах, как Лион и Бордо, где жителей одолевает скука.
Мы оттачивали, отшлифовывали ее искусство, думая о блестящем будущем. Отрабатывался новый танец, посвященный богу Субраманье, требовавшему в жертву обнаженное женское тело.
Костюм ее был задуман таким образом, чтобы имитировать наготу, разумеется, не достигая ее в действительности. Не думаю, чтобы подобное сошло нам с рук. Но самый последний костюм был из почти прозрачной, хотя и двойной ткани.
Я снова посмотрел на зрителей. Меня охватило нервное волнение и неуверенность. Это они выскажут свое окончательное суждение. Oui или Non. Палец вверх или вниз. Могут даже… рассмеяться! Неожиданно у меня возникло желание схватить украшенный драгоценными камнями ятаган, лежавший сзади меня на полке, и наброситься на эту светскую чернь, кося ее, как пшеницу. Этих судей, обрекающих вас на успех или неудачу. Этих козлищ, надевших на себя шкуры львов.
Открылся занавес. У ног Шивы лежали четыре облаченные в черное молодые индусские танцовщицы, державшие в руках звезду. Откуда-то из-за зарослей папоротника доносились звуки экзотической музыки, «сочиненной любителем восточной экзотики Луи Ля-богом, который использовал мотивы, заимствованные им в арабских кварталах».
Мадам Дансени все еще шептала на ухо мадам Маллуа, в то время как корреспондент «Фигаро», откинувшись на спинку стула, сидел с закрытыми глазами. Мне захотелось швырнуть в зал несколько патронов динамита.
Наконец зрители удостоили своим вниманием первый танец, хотя получился он неважно. Герши нервничала, чувствовала некую скованность, а это все равно что смешать масло с водой. Даже томные движения гибкого ее тела казались какими-то неуверенными. Когда одна из танцовщиц споткнулась, мне захотелось схватить мою девочку за руку и убежать. Убежать в кафе, «каф-кон», где мы с ней получали такое удовольствие от выступлений.
Когда руки многоголовой гидры зааплодировали, я даже удивился. Мата Хари поступила умно, никак на это не отреагировав. Она осталась стоять на сцене у статуи Шивы, которому, судя по программе, был посвящен ритуальный танец. Аплодисменты продолжались.
Проходя мимо собравшихся, я наматывал на ус их замечания, весь превратившись в слух. «Свету» понравился ее костюм — яркая, украшенная шитьем юбка, косынка на бедрах, металлические, усыпанные камнями нагрудники, к которым была прикреплена доходившая до бедер накидка из плиссированной, прозрачной, как газ, ткани. «Провоцирующее одеяние», — заявил кто-то. Очень точное определение. Женщины обсуждали браслеты на кистях и плечах и пытались выяснить друг у друга, «настоящим» ли было ожерелье. Оно было настоящим и в то же время ненастоящим; искусно изготовленные сверкающие камни создавали впечатление подлинных: из опасения, что его могут похитить, настоящее ожерелье заменили этим.
— Восхитительно! — скрипучим, как у попугая, голосом, от которого задрожали подвески на люстрах, вынесла в конце концов свой приговор принцесса Радолин. И тотчас вслед за ней в разных концах помещения стали повторять это слово, лишь мадам Маллуа высказала собственное мнение: «Очаровательно!» В ее устах то было высочайшей похвалой.
Грызя ногти, хотя прежде никогда этого не делал, я ломал голову. Неужели мы неудачно составили программу? Нет. Ну, конечно, нет. И артиста, и зрителей мы должны подвести к кульминации. Ну а если мы утратили их интерес? Что, если они разойдутся по домам, бормоча «восхитительно»?
Я едва успел послать Мата Хари воздушный поцелуй, придав лицу счастливое выражение. У нее было суровое, бесстрастное, сосредоточенное выражение, какое бывает лишь у ребенка или художника.
Теперь сцена представляла собой сад. На лазурном небе висела луна, на полу были разбросаны охапки свежесорванных цветов. Появилась Герши — девственная индийская принцесса, ожидающая возлюбленного, который так и не придет.
Кто из нас не создавал в своем воображении такую девственницу?
Это была та самая Герши, которая ела взбитые сливки, облизывая губы. Моя девочка, дочь Лилит, дитя с древней, мудрой, поистине женской душой, обожавшая сосать леденцы, кататься на карусели и лазать по деревьям.
Она передвигалась точно ребенок, каким и была в детстве, проведенном неведомо где. Мне, своему исповеднику, создателю, она не однажды рассказывала о детстве, и всякий раз иначе. Где была правда, я так и не выяснил. Возможно, правда или, скажем, факты были слишком неприглядны, и она не могла посмотреть им в лицо. Зачастую Герши была до глупого откровенна. Возможно, евразийцам нужно придумать себе прошлое, чтобы суметь жить в настоящем. Я лично не могу себе представить, что это такое — иметь в своих жилах смешанную кровь. Кем бы она ни была, никто не смог бы научить ее двигаться таким образом. Даже жрицы храма, в котором, по ее утверждению, ее воспитывали. Убежден, что Герши — Мата Хари — в отличие от других девочек и мальчиков, которые в детстве раскачивались по-утиному, всегда
