Любопытно, передала ли она капитану Ляду информацию о наших субмаринах, действующих у побережья Марокко, которой я ее снабдил? Когда я ее передал, спасти подводные лодки было невозможно: британская военно-морская разведка успела обнаружить их. Но связь между различными родами войск ненадежна в любой стране, а в странах Антанты — в особенности. Все ревнуют и завидуют друг другу. Вполне возможно, что Герши приобрела репутацию агента, предоставившего Франции ценную информацию.
И я нанес визит Ляду.
Любопытную мы с ним вели игру. Ни тот ни другой не знал, что именно известно партнеру и каково его истинное положение. Однако, как мне представляется, я извлек больше выгоды из нашей встречи, чем француз.
— Сударь, — начал я, изображая смущение. — Общеизвестно, что некая дама длительное время была, скажем прямо, моей любовницей. С недавних пор у меня появились основания подозревать ее… — не решаюсь произнести это слово, питая глубочайшее почтение к вашим методам и зная, что вы пальцем не тронете невинного человека, — в государственной измене.
— Измене по отношению к кому? — спросил капитан Ляду, царапая на клочке бумаги. Скрип пера, применяемого во всех французских канцеляриях, раздражал меня, и я едва сдерживался, чтобы не попросить его перестать действовать мне на нервы. — Мадам Мата Хари голландка.
— По отношению к Франции, сударь, а следовательно, и Голландии. Мы страна нейтральная, а быть нейтралом означает не вставать ни на чью сторону.
Я извлек китайскую шкатулку, которую похитил из комнаты Мата Хари перед тем, как она уехала в Виттель.
— Эту игрушку я обнаружил у мадам дома, после ее отъезда и, помня, как по-детски она развлекалась с этой шкатулкой, решил из любопытства заглянуть в нее. Внутри, в тайнике, я обнаружил вот это. — Я протянул капитану оригинал списка. — Брюссельские адреса. Ничего не могу сказать об остальных, сударь, но, к сожалению, одно из этих лиц, как мне стало известно, германский агент. Почему у нее есть такой список? Почему она спрятала его? — Придав своему лицу недоуменное выражение, я опустился на стул.
— И вы решили принести это мне? — спросил Ляду, взглянув на составленный им самим список.
— Сударь, я дипломат, представляющий нейтральное государство, и это меня не касается. Однако мне не хотелось бы думать, что женщина, с которой я столько времени жил в городе, который я люблю, предала его. И не желаю, чтобы мое имя было запятнано.
— Ваши чувства, в известной мере, делают вам честь, — заявил наглый француз, почесывая ухо свободной рукой. Потом с покровительственным видом продолжал: — Хочу сообщить вам строго конфиденциально, что мадам предложила нам свои услуги и этот список мы передали ей сами.
— Ах, вот оно что, — облегченно вздохнул я. — Она напрасно так поступила, однако это меняет дело. — Потом я недоуменно спросил: — Но право же, капитан Ляду, по моим сведениям, этот человек… — указал я на фамилию убитого агента. — Этот человек работает на противника, то есть, хочу сказать, на бошей.
— Мы знаем, — мрачно проговорил Ляду. — Нельзя ли вас попросить забыть подобного рода информацию?
— Разумеется. Должен признаться, я рад, что пришел к вам. — Поклонившись, я привстал со стула.
— Очень любезно с вашей стороны, сударь. Если сможете, не поделитесь ли своими впечатлениями от совершенного вами путешествия? Вы имеете перед нами преимущество. Можете побывать по обеим сторонам фронта. — Каким любезным был он в эту минуту.
Пока я излагал свои, довольно невинного свойства, наблюдения, неожиданно, чтобы застать меня врасплох, Ляду спросил:
— Вы когда-нибудь слышали о Х-21?
— Х-21? — хладнокровно повторил я. — Что это значит? Я не…
— А о Докторше?
— Конечно. Об этой слышал. Это германская шпионка. Кто о ней не слышал? Кому не любопытно узнать о столь знаменитой личности. Даже если половина того, что о ней рассказывают, правда, она самый опасный враг Франции!
Вокруг имени Эльспет создавались легенды, хотя никто, кроме тех, кто никогда ничего не расскажет, не знает, кем она была на самом деле. Конечно же, ее предали, правда, о том, что ее предали, говорили раз двадцать. Где она скрывалась, не знал никто.
— У нас есть основания полагать, что Докторша и Х-21 — это одно и то же лицо. Но это лишь усугубляет тайну. Так сказать, вместо одного икса получаются два. Если вам вдруг доведется напасть на ее след, буду вам чрезвычайно признателен…
Машинально кивнув головой, я сказал:
— Любопытное совпадение.
— Какое именно?
Усмехнувшись, я махнул рукой:
— Дело в том, что Х-21 — это метка на белье Мата Хари.
— Действительно, любопытное совпадение. Как смешно. — Но по глазам капитана Ляду нельзя было сказать, что ему смешно. — Острый же у вас глаз, если вы сумели разглядеть метку на дамском белье. И где же? На интимных деталях туалета? — Мы с Ляду были светскими людьми.
— Разумеется, нет. — Я высоко поднял брови. — Ведь такого рода швейные изделия доверяют лишь горничной. Но наволочки и простыни, украшенные чрезвычайно изящной вышивкой, сдавались в прачечную. Знаете ли вы, что однажды за пару простыней она уплатила пятьсот франков?
— Господи помилуй, — искренне удивился Ляду. — Неужели кто-то действительно спит на таких простынях? — Но он тотчас вернулся к интересующей его теме: — И все-таки, каким образом вам удалось разглядеть метку?
— Видите ли, — проговорил я, словно объясняя бестолковому немудреную шутку. — Однажды я видел, как она составляла список и в конце его поставила обозначение Х-21. Я поинтересовался, что это значит, и она объяснила, что постельное белье у нее настолько дорогое, что она собственноручно пересчитывает простыни, а Х-21 — это ее метка. X — значит Хари, 21. Конечно, больше я об этом не задумывался, но при вашем замечании по поводу агента с таким шифром мне на ум пришел этот эпизод. Я вовсе не намеревался шутить. Я полагал, что речь идет о серьезных вещах.
— Шутка делу не помеха, — заметил Ляду. — И всегда уместна. Позвольте поблагодарить вас, барон, за ваш визит.
— Могу ли я надеяться, что мое посещение останется между нами?
— Ну, разумеется.
— Вы представить себе не можете, какой камень свалился у меня с души. Я не мог даже мысли допустить, чтобы дама, с которой мы так мило проводили время, работала на бошей. Но в военное время ни в чем нельзя быть уверенным. К тому же, я обнаружил этот список. — Ляду, естественно, оставил его у себя. — Умоляю, не заставляйте мадам выполнять задания, которые могут оказаться опасными для нее. Мы с ней более не «друзья», но я очень к ней расположен.
— Ни в коем случае, — вежливо проговорил Ляду, выпроваживая меня из кабинета.
Я вернулся к себе, идя по набережной Сены. Опустились сумерки. Один за другим вспыхивали газовые фонари, живописно освещая дома и улицы. Днем было заметно, как устал Париж. Холод, голод, тяжкий труд сказывались на тех его жителях, у которых не было достаточно денег. Наблюдалась нехватка мыла и предметов роскоши. Все чаще встречались люди в трауре, даже маленькие дети были в черном. На улицах попадались главным образом военные автомобили — угловатые, безобразные. Голые ветви деревьев не были подстрижены, студеная зима, казалось, охладила пыл парижан. Но в сумерках, при свете газовых рожков город был прекрасен. Так увядшая женщина кажется красавицей при свете свечей, если те горят не у самого лица, а поодаль. Кроме того, серые краски города и лиловые оттенки закатного неба создают великолепную живописную палитру, и картину эту дополняет перламутровый туман, поднимающийся над рекой.
