вышибать бар.
Цепь на воротах не пришлось сбивать. От барского дома к воротам уже спешил с виноватым лицом то ли консьерж, то ли дежурный по «Дому Ростовых» — пожилой азербайджанец с небритым лицом, с усталыми глазами мудрого, не имеющего жилплощади раба, жившего в Москве без регистрации.
Как ни странно, но ресторанчики не пожелали держать охрану в самом «Доме Ростовых». Да и что здесь было воровать? Разве что старую мебель, сохранившуюся еще с коммунистических времен, да фотографии мэтров соцреализма, висевших вдоль коридоров и засиженных мухами.
Все три ресторана были на сигнализации.
И в это время невесть откуда вынырнул у ворот Аполлинарий Дрыгунов с томиком сочинений Фейербаха в руке. Он кликнул усталого раба, приветливо сказал ему: «Ну же, открывай, Мико!» И Мико покорно открыл ворота.
— Милости просим, — театрально поклонился казакам Аполлинарий Дрыгунов.
Василий Шуйский слез с коня, и они обнялись со скандальным писателем, как это принято у настоящих писателей: без лишних возгласов приветствий и лишних вздорных слов.
Заболотов-Затуманов тоже слез с коня и тоже обнялся с Аполлинарием Дрыгуновым, а после оглядел глубину усадьбы, обошел вокруг памятника Льву Николаевичу, поклонился ему и сказал:
— Ну что, граф, повоюем? Вы ведь боевой офицер!
А тем временем Шуйский отдавал команды эскадрону разместиться во дворе, ничего не трогать, рестораны не ломать. Старые барские пристройки во дворе для челяди были по распоряжению Дрыгунова освобождены для казаков.
На писательские деньги было куплено триста пакетов лапши быстрого приготовления «Тарас Бульба», и посреди двора был заварен в огромном чане коллективный суп для бойцов.
О пришествии казаков еще не успела проведать ни одна московская газетенка, а от здания посольства США уже спешили трусцой к «Дому Ростовых» корреспонденты и фотокорреспонденты «Нью- Йорк Таймс» и «Вашингтон Пост». И в то же утро появилось сообщение в Интернете, что казачьи полки вошли в Москву и судьба Российского правительства висит на волоске, а Путин срочно умотал в Форос и заперся на бывшей горбачевской даче. Домыслы, ложные сообщения хлынули, как из прорванной канализации, в иностранную прессу, и к десяти часам на Поварской уже было не протолкнуться от журналистов и зевак. Через час в Интернете появился еще один сайт, поведавший миру, что в Москве вспыхнуло восстание писателей, терпящих крайнюю нужду и питающихся объедками из ресторанов армян и азербайджанцев, захвативших писательские союзы и дома. Щедрые на выдумку журналисты разносили вести, что на улице Поварской писатели строят из пивных ящиков баррикады, доты и в перестрелке с азербайджанцами то ли ранен, то ли ушибся головой писатель Никифор Пелевин, обмотанный пулеметными лентами, а из-под огня его вытащил коллега, писатель Дмитрий Петрович Ликсперов. Похабник и скабрезный писака Владимир Сорокин-Задрочинский неожиданно высказал беспримерное мужество и бросился упитанной рыхлой грудью на азербайджанский дот.
Одним словом, ложь и выдумка хлестали, как из брандспойта. Московские писатели оказались в центре внимания мировой общественности, и уже по всей Европе для них собирали гуманитарную помощь.
В возбужденном мозгу нетрезвых после ночной презентации в политцентре «Жупел» журналистов рисовались зловещие картины уличных сражений и мелькали, как в калейдоскопе, цветные картинки, где знаменитая писательница Татьяна Толстая одышливо продиралась сквозь ментовские заслоны, неся казачкам почитать на досуге романы «Кысь» и «Брысь», а на самом деле это были вовсе не романы, а плотно уложенные в хозяйственные сумки пластиковые бомбы и гранаты «Бздобр» Был кадр, где Эдвард Радзинский шашкой крошил ментов из ОВД «Арбат», а Игорь Губерман размахивал израильскими знаменами и призывал всех к замирению.
Автор вынужден положить конец этой наглой лжи: не было на баррикадах никакой Татьяны — ни Толстой, ни Тонкой, не было там и Губермана. Да и баррикад-то никаких не было, а милиция явилась на место происшествия только к девяти тридцати утра, потому что рано утром сыскать милиционера, да еще живого, на улицах Москвы не так-то просто. И самыми последними о нашествии казаков узнали чиновники из управы «Арбат».
Тут требуется маленькое географическое пояснение: дело в том, что территория управы «Арбат» простирается на север Москвы от Нового Арбата вплоть до улицы Поварской, включая ее проезжую часть, а вот северный тротуар Поварской и все дома на северной части улицы относятся к управе «Пресненская». И надо сказать, что все пограничные зоны управы и приграничные зоны тоже весьма удобны для беспорядков и нелегальной торговли, что давно намотал на ус Сеня Король, потому что эти зоны как бы ничьи и на них не распространяется никакая юридическая мера ответственности. «Дом Ростовых» вроде бы смутно вырисовывался на карте Москвы, но вместе с тем его как бы и не было на планах гражданской обороны и в графиках соцсоревнований дворников «Мой дворик, мой подъезд». Не было его и на ментовских планшетках. А на миллиметровках ФСБ он был покрыт ретушью как ничейная, неприватизированная земля. И благодаря этой юридической глупости азербайджанские рестораны избегали проверок, они вроде бы были, но вместе с тем формально их как бы и не существовало и не к чему было придраться. В рейдовых проверках налоговики даже мысленно не покушались на них.
В десять часов пятнадцать минут из администрации президента в приемную главы ФСБ Николая Патрушева поступил телефонный звонок с просьбой разобраться: что происходит в доме писателей на Поварской — и немедленно доложить к одиннадцати ноль-ноль, когда Путин закончит совещание по вопросу заселения домов в городе Ленске.
В УФСБ озадачились: кому поручить раскопки, расковырки; кого внедрить в среду смутьянов, еще не доставших из ножен шашек, и вызнать: из-за чего разгорелся сыр-бор, зачем повернули к писательскому дому казаки после праздничной демонстрации на Красной площади? Стояла дилемма: то ли поручить это дельце пресненским сыскарям, то ли арбатским стукачкам совместно с арбатскими же сыскарями? А время шло. И пока судачили да рядились, отщелкало одиннадцать часов и пришлось докладывать в администрацию президента, что в «Доме Ростовых» никакого бунта не наблюдается, а во дворе мирно едят суп из котелков двести казаков. Идет то ли братание казаков с писателями, то ли писателей с казаками, то ли творческая встреча. И для выяснения всех этих тонкостей происходящего в среду братающихся внедряются полковник Плюшкин, майор Подосиновиков и два внештатных стукачка. Одним словом, ситуация на контроле, а подразделениям МВД строжайше запрещено делать даже попытки навести порядок в «Доме Ростовых». Как бы не вышло стычки с казаками.
Ресторанщики были в шоке. Мансур был уведомлен о наезде казаков еще рано утром. Он взял трех братков с оружием и примчался на «мерсе» на Поварскую. При виде эскадрона, вооруженного шашками, он опешил. Один из братков сказал:
— Да это же фраера. У них и стрелялок нет. Нет ни одной волыны. Мамой клянусь. Я их по телевизору вчера видел на Красной площади на параде. Из двух «узи» мы их положим плошмяком. На котлеты. Вот только лошадок жалко. Очень я животных люблю.
— Да, кони знатные, — сказал второй браток. — Но если мы устроим бойню, ресторанам здесь уже не бывать, — а руоповцы сядут нам на хвост. Надо просто отстрелять их атамана и смыться. Лучше отстрелять из снайперской винтовки. Звони Алику, пусть пришлет бойца.
Третий браток сказал:
— Надо пойти и побазарить с ними. Это же дети степей. Чечены их мочат в Кизляре пачками. Они сами уйдут. А если мы отстреляем их атамана, они попортят рестораны, изрубят мебель, попортят отделку. Да и слух пойдет, что место это кровавое. Отпугнем клиентов надолго… Мираб просил: никого здесь не мочить.
Это был самый умный боевик. Звали его Эдик Гробовщик, хотя он был очень спокойным человеком. И Мансур сказал:
— Ты прав. Вы сидите, ждите меня и секите. Ориентируйтесь по обстановке. А я пойду побазарю с их атаманом.
Мансур прошел во двор, остановил первого попавшегося казака и попросил его провести к атаману.
