тут случилось такое, чего никак не ожидал Гире! Русское общество – будто назло Гирсу – дружно поддерживало Абиссинию в ее борьбе за свободу. Ашинов бросил клич к народу, и “подписка дала более 40 000 капитала, – писал Панаев. – Добровольцев собралось около 200 человек, вместе с казаками. Большею частью были всякие мастеровые, каменщики и плотники. Люди собрались в Одессе, взяли доски, строительный материал для построек – и Ашинов отправился...”
Не хотелось бы мне, подражая царю, именовать Ашинова “большим нахалом”, не желал бы я, повторяя Победоносцева, называть его и “авантюристом”. Вольного казака я неожиданно встретил в воспоминаниях Михаила Чехова, младшего брата писателя. Оказывается, на призыв атамана откликнулась не только “шмоль-голь перекатная”, в него поверили многие интеллигенты, врачи из окружения А. П. Чехова. Но в Европе экспедиция Ашинова породила массу невероятных слухов. От того времени сохранилась и резолюция Александра III: “Я все-таки думаю, что этот пройдоха Ашинов всех надует... Французы, мы это знаем, не желают пустить их в Обок” (Обок был их колонией).
Высадившись на берегу Красного моря, русские добровольцы заняли развалины старинного форта Сагалло и почти сразу приняли бой. Кто нападал – было неясно, но противник стрелял из английских винтовок. Рядом с Ашиновым вела огонь его молодая жена. Николай Иванович сбоку наблюдал – не струсит ли? Нет, Ольга вела себя геройски, целилась уверенно.
Но вдруг застонала и откатилась в сторону.
– Не могу больше терпеть... прости меня!
– Эй, казарлюги! – гаркнул Ашинов, вскочив в рост под пулями. – Не смотреть в эту сторону: моя жена рожать станет...
Сагалло находился в Тэджурском заливе, по соседству с портом Джибутти, – отсюда, по мнению атамана, России будет удобнее всего протягивать руку помощи к Аддис-Абебе. Ашинов был наивен в политике и, кажется, игнорировал то положение, что все эти места колонизированы Францией, а он даже Обок переименовал в “Новую Москву”. При этом говорил:
– Не беда, ежели малость и потесним французов...
Рано утром напротив их лагеря встала на якоря французская эскадра, и с крейсера “Сюркуф” потребовали спустить над лагерем русский флаг. Ашинов счел это за оскорбление России и флага не снимал. В палатке Ольга кормила грудью новорожденного младенца, жены плотников, посматривая на французские корабли, невозмутимо лузгали подсолнухи, купленные еще на рынке Одессы. Первая бомба, посланная “Сюркуфом”, разрыла песок, ошпарив людей гроздьями раскаленных осколков. Ашинов своим телом закрыл Ольгу с ребенком. “При бомбардировке было убито пять человек, в том числе три женщины, одна из них беременная на последнем исходе”. После обстрела добровольцы были атакованы десантом морской пехоты. Французы разбили сундуки, разграбили вещи мастеровых. Все русские были арестованы...
Александр III вызвал к себе министра Гирса:
– Свинство! Кто выдал Ашинову заграничный паспорт?
– Не мы! Нижегородский генерал-губернатор Баранов.
– А откуда у него оружие, чтобы воевать?
– Об этом спросите у морского министра Шестакова.
– Безобразие! Мои ближние сановники подпали под влияние проходимца. Сразу, как только Ашинов появится на границе, советую взять его за цугундер и отправить в Якутск...
Но от гнева царского Ашинов с женою укрывался в Париже. Бомбардировка русского лагеря возмутила французов – особенно “реваншаров”, ратовавших за дружбу с Россией, дабы совместно противостоять угрозам Бисмарка и кайзера. Теперь, где бы ни появился Ашинов, в его честь устраивались бурные овации. Писательница Жюльетта Адан, близкая к социалистам, взяла атамана под свое покровительство. “Лига Патриотов” Франции, выступавшая за боевой альянс с Россией, была распущена после демонстрации в защиту Ашинова. Франция оказалась на грани министерского кризиса. Кабинету грозила отставка. Бульварные певицы, отчаянно канканируя, распевали весьма значительно: “Апчхи, апчхи, Ашинов...” Всему есть предел, а Ашинова быстро спровадили на родину, где его хотели хватать за “цугундер”. Возмутитель европейского спокойствия затаился в имении жены. Ольгу вызвали в жандармское управление Харьковской губернии:
– Госпожа Ашинова, по указу его величества ваш муж подвергается строгому надзору полиции сроком на ДЕСЯТЬ лет. Просим вас, как жену и мать, приложить все старания, дабы привязать своего неугомонного супруга к семейному очагу...
Ольга подарила Ашинову пятерых детей, и этим она привязала вольного казака к своей юбке. Ашинов пахал землю и перестал читать газеты. Только иногда выходил на крыльцо, подолгу глядел вдаль. Там, за бахчами с арбузами, за грядками с огурцами, за морем Черным и морем Красным, за садами царицы Савской, лежала та земля, где оставил он свое сердце...
Русская пресса иногда еще вспоминала Ашинова, но с оттенком явного пренебрежения. Просматривая журнал “Шут” за те годы, я встретил такую заметку: “Слишком много разговоров о заместителе папы римского Льва XIII. Нами получено письмо от казака Ашинова, в котором он заявляет, что с удовольствием стал бы папою, если бы его избрали. Письмо препровождено нами директору дома сумасшедших...” Но это уже из области юмора!
Ашинов лишь проложил тропинку до Аддис-Абебы, а пошли по ней другие... Менелик обещал быть вождем сильной африканской державы. Англия понукала Италию на войну с ним; близ эфиопских границ (на месте будущей Эритреи) итальянцы расположили свой плацдарм для нападения. Франция с Россией, наоборот, поддерживали Менелика; в порту Джибутти разгружались корабли с оружием для босоногих воинов-эфиопов. Вскоре итальянцы начали военное вторжение в Абиссинию. Менелик, обладавший крепкими нервами, послал к ним своего гонца со словами:
– Ваш дом далеко, а мой всегда рядом. Подумайте об этом!
В битве при Адуа эфиопы не просто уничтожили, а перемешали с песком и пылью итальянскую армию, снабженную новейшей военной техникой. Европа, потрясенная, ахнула: явился мститель за всю порабощенную Африку! Негус-негести, стоя на высоком холме, принял рапорт от своих расов-маршалов: “Кто убит – убит, кто бежал – бежал”. Горячий ветер пустыни парусом раздул белый бурнус Менелика, расшитый золотом. Он ударил мечом о щит:
– Если на равнинах нашей страны уместятся десять Италий, то Риму не следует иметь глаза шире своего желудка...
Чтобы оказать помощь раненным в битве при Адуа эфиопским воинам, Россия срочно переправила в Абиссинию отряд русских врачей с транспортом лекарств и хирургических инструментов. Это случилось в 1896 году. А через год Менелик обратился к Петербургу с просьбою открыть в Аддис-Абебе постоянный русский госпиталь, который существует и поныне; лучшая улица в столице Эфиопии сейчас так и называется – Улица Русских Врачей.
Менелик принял в своей резиденции русское посольство.
– Вы, – сказал он послу Власову, – проявили к нам такую сердечную любовь, которую эфиопы никогда не забудут...
Гусарский офицер А. К. Булатович, служивший в армии Менедика военным советником, писал в эти дни: “Как бы мы ни относились к Абиссинии, но за нею нельзя не признать громадной силы могущественной державы, которая в любой момент может свободно выставить в поле двухсоттысячную армию...”
Италия не забыла позора при Ацуа, и в 1935 году Бенито Муссолини бросил на Эфиопию свои фашистские легионы, его самолеты поливали жителей страны ипритом. На заседании Лиги Наций с блестящей речью в защиту своего народа выступил абиссинский министр иностранных дел Тэклэ Каварьят. Советский представитель М. М. Литвинов пожал ему руку.
– Можете называть меня... Петром Сергеевичем, – сказал Каварьят. – Я ведь получил воспитание в России, которую считаю своей второй родиной. Россия – наш давний друг!
– Вы учились в Москве или в Петербурге?
– Нет, я окончил Киевский кадетский корпус. Честь имею: Петр Сергеевич Каварьят – офицер великой российской армии...
На родине он образовал партизанское движение, лично сбил три итальянских самолета. Муссолини давал за голову Каварьята миллион лир... Уже глубоким старцем он повидался с нашими корреспондентами, навестившими его в глухой деревушке.
