Ольга ждала. Долго. Постепенно нахлынувшее на нее смятение стало проходить. Она опять вспомнила, как опоила Игоря приворотным зельем, как умело использовала свое влияние, чтобы добиться при нем положения единственной жены. И как позже она мстила за его смерть, как погубила посольства древлян — одно было заживо закопано по ее приказу в землю, других послов сожгли в бане. Вспомнила, как страстно она радовалась, когда лилась кровь погубивших ее мужа древлян, как она не пожелала никого миловать, когда с помощью птиц подпалила их град Искоростень. Скольких же старейшин древлянских она предала казни, скольких обрила и продала в неволю! И даже все, что она позже сделала для этого племени — мостила дороги, открывала торги, вводила разумные законы, — все это не изменит нанесенного ею ранее зла. Ну а потом? Как властно и непреклонно она показывала свою волю на Руси, как лишала влияния отдельных князей и бояр, где силой, а где хитростью подчиняя их себе. Вон недавно Свенельд упомянул, сколько она сделала для Руси. Но не уточнил, как она это сделала. И, может, поэтому нет ей успокоения, может, поэтому она порой и просыпается по ночам от собственного крика.
Священник Григорий как-то сказал ей, что зачастую многое ценное в этом мире перемешано с грязью. Но в этом мире наложенных на человека испытаний иначе и быть не может. Однако надо помнить, что и золото вымывают из грязи. В понимании же Григория золотом было то, что его княгиня не принимает как должное обычные среди варваров законы прославления победителя, а… испытывает раскаяние о содеянном. Значит, душа его языческой ученицы еще не утратила надежду на спасение. И сейчас, когда Ольга пребывала в раздумьях, а патриарх молился за нее, она поняла, что ей — именно ей самой! — надо решить, пойдет ли она дальше уже проверенным путем, сея страх и раздоры между своими соперниками, дабы оставаться сильной и удержаться наверху, или она будет править… Как Григорий тогда сказал? Будет править с Божьего соизволения.
Волнение Ольги усилилось. И ей, обычно спокойной и трезвомыслящей, всегда изыскивающей полезную для одной себя выгоду, это состояние было непривычно. Но одно она поняла: что бы ни решил, исходя из сложившейся ситуации, Полиевкт, она все одно примет новую веру. Ей без этого нельзя. Невозможно. Ей нужно это покаяние, чтобы не жить с той скверной, какая накопилась в душе.
Полиевкта все не было, и Ольга, устав ждать, решительно шагнула к двери. Но не успела она распахнуть тяжелые створки, как встретилась с патриархом лицом к лицу. Он улыбался.
— Да свершится воля Божья! — торжественно и в то же время радостно произнес он. — Ты будешь крещена, Эльга Русская! Но перед тем как сообщишь об этом базилевсу, поставишь ему одно условие.
И в его только что лучившихся радостью глазах появилась некая хитринка.
Базилевс волновался, потому что Ольга все не приезжала в Палатий. Встреча с ней была ему нужна, как воздух, как глоток свежей воды, ибо он почти изнывал в том враждебном окружении, в каком неожиданно оказался. Они все были против него: рыдающая Елена, возмущенный сын Роман, даже гневно топнувшая ножкой Феофано, никогда бы не вошедшая в императорскую семью без его милостивого соизволения. Константина увещевал мудрый евнух Иосиф Вринг, грубо выговаривал ему Никифор Фока. Еще не появился патриарх, осуждения которого верующий Константин ожидал и страшился. Но отступать он не собирался. Даже уже подумывал, как и с кем станет говорить, кого чем подкупит или устрашит, когда начнет настаивать на своем решении сочетаться браком с архонтессой. Но одно не давало ему покоя: почему не едет сама Эльга? Несмотря на всю важность и уверенность в своей богоизбранности, император уже готов был сам отправиться в предместье у монастыря Святого Маманта и требовать от нее ответа.
И тут наконец доложили, что русская княгиня прибыла в Палатий в сопровождении Полиевкта. Это обрадовало Константина. Если Эльга вместе с патриархом, значит, она и впрямь готова принять христианскую веру. И это почти знак, что она согласна стать его супругой.
Император пожелал лично встретить архонтессу в дворцовом вестибюле Халки — в этой большой приемной, являющейся главным входом в Палатий, где высокий купол был украшен цветными мозаичными изображениями великих правителей прошлого, капители поддерживающих колонн были позолочены, а стены отделаны пластинами слоновой кости. И тут он увидел идущую ему навстречу в развевающихся и мерцающих украшениями одеждах красавицу Эльгу, залюбовался ее покачивающимися при ходьбе длинными косами до колен, встретил взгляд ее огромных серых, как дымок благовоний, глаз. Константин даже не позволил ей приветствовать его полагающимся поклоном. Сам шагнул навстречу, взял ее за руки и произнес:
— Достойна ты царствовать с нами в столице нашей!
И почти с вызовом взглянул на стоявшего немного позади княгини Полиевкта. Но тот смолчал. Зато Ольга отвечала громко, но твердо:
— Я язычница. И чтобы встать вровень с тобой, мне надо принять христианскую веру.
— Конечно, конечно, — закивал Константин, задыхаясь от охватившего его счастья. Воистину он мог дышать только подле этой женщины.
А она — все так же громко, чтобы слышали все находившиеся под куполом Халки, — добавила:
— Если хочешь крестить меня, то крести сам — иначе не крещусь!
Полиевкт смотрел на бурно соглашающегося Константина и по-прежнему молчал. Только улыбнулся слегка в густую седую бороду.
Глава 16
То, что княгиня решилась принять святое крещение, как ни странно, мало кого обескуражило среди ее окружения. Похоже, все давно уже сжились с этой мыслью, это не казалось чем-то дивным здесь, в Царьграде, где русские гости воочию видели силу и престиж христианской веры.
— Наверное, это разумное решение, — сказал Ольге Свенельд, когда она сообщила, что через пару дней станет новообращенной христианкой. — Думаю, иначе у нас с ромеями и не сладилось бы. Они изначально хотели этого.
— Ты не понимаешь, Свенельд! Это я сама решила, это только моя воля, мое человеческое желание, отнюдь не навеянное выгодами!
Свенельд опять кивнул, думал о чем-то своем, и Ольга поняла — он волнуется. Ведь ничего не знает о том, что они задумали с патриархом. Когда же Ольга, притянув своего воеводу за ухо, тихо, чтобы никто не слышал, пояснила ему задуманную ими с Полиевктом хитрость, Свенельд только и молвил:
— И что, это подействует на него? Ну-ну.
Но глаза его засветились хитрым весельем, он даже подмигнул княгине.
— А говоришь, что это только твое решение — веру поменять. Я уже думал, что это жизнь ромейская тебя так изменила. А выходит, ты о нуждах своей державы заботишься.
Только так он это принимал. Ольга не стала ему больше ничего говорить. Да и что скажешь, если варяг лишь громко расхохотался, когда она намекнула, что было бы неплохо и самому Свенельду прийти к купели.
