Припарковав машину рядом с мусорными баками, Готтлоб осмотрела магазинчик. Он представлял собой небольшое здание, зажатое с двух сторон жилыми двухэтажными домами. Вообще, это строение слабо напоминало магазин. Слева от ничем не примечательной входной двери протянулось огромное, от пола до потолка, окно, наполовину заклеенное молочно-белой бумагой. Справа от двери виднелись ворота, завешенные алюминиевыми жалюзи. Над воротами кто-то прикрепил самодельную вывеску: «Лучшие сорта рыбы в магазине Вилкенса!» Черные буквы ярко выделялись на белом фоне, а из буквы «В» выныривала стилизованная рыбка.
Лавочка не произвела на Франциску особого впечатления. Ей показалось, что ее владелец не очень-то интересуется тем, как идут дела. Тем не менее, дверь уже была открыта. В холле горела давно лишившаяся люстры лампочка. За те пять минут, что Готтлоб следила за магазином, тут не появился ни один клиент.
Мимо медленно проехал Пауль, и Франциска подмигнула ему фарами. Заметив напарницу, Адамек развернулся в соседнем дворике и припарковал свою машину за автомобилем Готтлоб. Хлопнув дверцей, он уселся на переднее сиденье.
— Это тот магазин? — Пауль мотнул головой налево.
— Именно. Узнал что-нибудь про этого Вилкенса?
— Никогда не попадался на глаза полиции… — Адамек покачал головой. — Восемь пунктов по фленсбургской картотеке[8], четыре за текущий год. Этот адрес указан в документах как постоянное место жительства. В своем профиле на «Фейсбуке» описывает себя как любителя природы, страстного охотника и рыболова. В графе «семейный статус» пишет «в активном поиске».
— То есть все выглядит совершенно нормально, — подытожила Франциска.
— Именно. — Пауль повернулся к напарнице. — Знаешь, нам нужно кое о чем поговорить.
— Скажи мне, что ты этого не делал. — Готтлоб заглянула ему в глаза.
— Я не говорил с прессой. — Адамек пожал плечами.
— А с кем говорил?
— С начальником транспортной компании. Я не доверяю этому Кюлю. Не станет же он сам на себя доносить, а я не могу спокойно жить, зная, что этот тип и дальше возит детей.
— Я тебя понимаю… — Франциска вздохнула. — Но получилось глупо. Ты должен был сказать Мейербольду, чтобы тот не болтал с журналистами.
— Я и сказал.
— Собственно, нам его не в чем обвинить. Будем надеяться, что все об этом позабудут. Оберрат в ярости, так и знай.
— Да знаю я, знаю. Я уже с ним говорил.
— И что же ты ему сказал?
— То же, что и тебе. Из-за этого извращенца я начальству лгать не стану. Доводя до сведения работодателя информацию о его темном прошлом, я не нарушаю никаких предписаний. И я не в ответе за то, что этот работодатель стал трепаться перед журналистами.
— И как к этому относится Оберрат?
— Так же, как и я.
— Повезло тебе, значит. — Франциска с облегчением вздохнула.
— Всем нам повезло, кроме разве что Детлефа Кюля, но кому есть до этого дело? — Пауль ухмыльнулся. — Ну что, пойдем купим рыбки?
Выйдя из машины, они перешли улицу, и Пауль открыл дверь в магазин. Холл, отделанный светлыми обоями, оказался совсем крохотным, три на пять метров, и большую часть места тут занимал огромный застекленный прилавок с холодильником, набитым льдом. Впрочем, рыбы на прилавке не было. На льду валялись ценники на угрей и форель. За прилавком виднелся старенький кассовый аппарат. В воздухе висел густой запах рыбы.
— Богатый выбор, — хмыкнул Пауль.
На прилавке стоял звонок, из тех, что можно увидеть в гостиницах. Протянув руку, Адамек нажал на кнопку, и звонок громко звякнул. Никакой реакции.
— Воспримем это как приглашение… — Франциска махнула рукой в сторону двери за прилавком. — Пойдем поищем господина Вилкенса.
За дверью обнаружился короткий коридор, уставленный разноцветными ящиками. Он вел во внутренний двор, крытый прозрачным пластиком, настолько грязным, что он почти не пропускал свет. Словно в лесу под высоким деревом, свет казался зеленым, и в этом странноватом полумраке толком ничего нельзя было разглядеть. Дворик был завален всяким хламом, коробками и ящиками, на земле валялись рыболовные сети, справа виднелась деревянная калитка.
— Гляди-ка, — Пауль указал на приоткрытую дверь, ведущую в длинный темный коридор в одной из низеньких пристроек.
Кивнув, Франциска направилась в ту сторону. Она как раз собиралась позвать Вилкенса, когда они с Паулем услышали чей-то голос.
— И нечего тут выпендриваться, — голос был мужским. — Все равно я тебя поймаю. Я вас всех поймаю.
Жутковатый голос и гнетущая атмосфера сделали свое дело: Готтлоб вытащила оружие.
В коридоре запах рыбы был еще сильнее. Справа виднелась большая холодильная камера, слышалось мерное гудение мотора. Рядом с камерой валялись сети и удочки, коридор был заставлен ведрами, тут были даже две бочки. Франциска услышала плеск воды.
Они медленно пошли дальше. За очередным поворотом коридора Готтлоб увидела несколько выложенных кафелем раковин, наполненных водой. В свете ламп в раковинах что-то копошилось. Приглядевшись внимательнее, Франциска поняла, что это угри.
Впереди что-то мелькнуло, и она покрепче сжала оружие.
Из-за раковин показался приземистый толстяк, сжимавший обеими руками крупного угря.
— Что, дождаться не могли? — Он наконец заметил посетителей. — Сейчас выйду в холл. Тут вам делать нечего!
Рольф Вилкенс оказался лысым человечком ростом не выше метра семидесяти. Полиэтиленовый передник прикрывал объемистый пивной живот. На руках у него были красные резиновые перчатки, доходившие до локтя. Выйдя из-за раковин, он прошел в коридор.
— Господин Вилкенс? — осведомилась Франциска.
Она еще не успела представиться, а Вилкенс уже подобрался. Его тело напряглось, плечи расправились, подбородок выдвинулся вперед, руки сжались в кулаки, поросячьи глазки засверкали.
— Что вам нужно? — прошипел он.
Глава 26
Звуки!
Она что-то уловила!
Сара уселась, прислушиваясь. Несколько часов все было тихо. Девочке еще никогда не приходилось сталкиваться с такой тишиной. Вокруг всегда были звуки. Ветер, игравший в кронах деревьев, покашливание людей, смех других детей в интернате, шорохи, скрип дверей, шум воды в туалете, слышный даже ночью, когда Сара лежала в постели у себя в комнате.
А тут все было тихо как в могиле. Госпожа Хагедорн однажды читала ей на ночь страшную сказку о человеке, которого погребли заживо. Он лежал в деревянном гробу глубоко под землей и ничего не слышал, совсем ничего. Тот человек воспринимал тишину как дыхание смерти. «То было дыхание смерти, — читала госпожа Хагедорн, — и дыхание это превращало все живое на земле в Ничто, в черную дыру во вселенной». В той истории человек выбрался из могилы, потому что сумел договориться с кротами, и те откопали его.
