сверху вода, поднимаясь все выше, к свежим блокам, и грозя перелиться через верх. А ему нельзя было допустить этого. И вот он стал спиной к воде и начал разрастаться в плечах, загораживая собою реку. Разросся до такой непомерной ширины, что уперся плечами в берега, выгнул спину навстречу водяному напору и так замер, бычась от натуги. Оглянуться и посмотреть, что там за его спиной делается, он не мог, но чувствовал, помимо напора, еще и приближение чего-то особенно страшного, такого же чудовищно страшного, как война. И уже слышал военные звуки, военные крики («Прорыв! Танки! Обходят!»), слышал нарастающую стрельбу. Становилось не просто страшно, а предельно, панически страшно: сумею ли устоять? Все люди куда-то пропали, остался он один перед всем этим нарастающим ужасом. Плечи его уже срослись с берегом, руки и пальцы рук, одеревенев, «проросли» в скалу. «Надо!» — говорил он себе, имея в виду, что надо устоять, сдержать все это, и повторял: «Надо!» Почувствовал болезненный удар в спину, под лопатку, понял, что ранен, но силы у него еще оставались, и он продолжал сдерживать напор, и еще поднапрягся, чтобы не пошатнуться: плотина ведь может «покачнуться» в своей верхней части лишь на какие-то сантиметры — не более. Потом он все же позвал сына: «Юра, подмогни!» Тот оказался поблизости. Появился веселый, беззаботный, будто не понимающий того, что здесь происходит. «Ты что, шеф?» — спрашивает. «А ты не видишь?» — «Сам виноват, — отвечает. — Все на себя берешь». И поучительно добавляет: «Сдержи себя!»
Тут Николай Васильевич проснулся и действительно увидел у кровати Юру.
— Позови-ка мать, — попросил.
Зоя пришла тотчас же, встревоженно спросила:
— Как ты?
— Все равно как противотанковую болванку под лопатку всадили, — пожаловался он. — Но ты, Юра, не уходи! — остановил он сына, который, посчитав себя ненужным здесь, направился к двери.
Зоя накапала капель, дала таблетку, и Николай Васильевич успокоился, уверенный в том, что теперь все пройдет.
— Вот и боли дождался, — усмехнулся он. — А то они все спрашивали: не болит ли тут, не ноет ли там? Теперь придет, так порадую: заболело, доктор!
— Не шутил бы ты этим, Коля, — грустно посоветовала Зоя Сергеевна. — Подлечиться всегда не вредно.
— А сама? — напомнил Николай Васильевич.
Еще летом врач сказал Зое Сергеевне, что у нее, скорее всего, тромбофлебит и что надо бы проконсультироваться у специалиста, а то и полежать в городской больнице, но после прописанных той же докторшей таблеток стало Зое Сергеевне полегче, и ни о какой больнице теперь разговора не возникало.
— Мы, женщины, крепче вас, — ответила она мужу.
— Ну и ладно, если так. Я не возражаю… Как там у нас на участке? — спросил Николай Васильевич сына.
— Все в порядке, шеф! — доложил Юра.
— Новая бригада не сильно тянет назад?
— Панчатов по две смены на блоках топчется. Бригадка у него, конечно, еще хилая, но план сделаем. Это мы тебе обещаем.
— Сам в выгородку полезешь?
— Теперь некогда, — усмехнулся Юра какой-то простецкой мальчишеской усмешкой, через которую глянул на Николая Васильевича довоенный Колька Рустов, мечтавший стать строителем и ставший военным курсантом… Где он теперь, этот давнишний Колька? Как соединяется его время с нынешним?
— Принеси-ка мне мою книжку, — попросил Николай Васильевич сына.
Юра сразу понял, о чем идет речь, и вышел в прихожую, где отдыхал в стенном шкафу бессменный рабочий пиджак отца. Уже износился, вытерся пиджак-ветеран, залоснился на локтях, но менять его хозяин никак не хотел. «Дыр еще нету, а я привык к нему», — объяснял он свою приверженность.
С хорошо знакомой и тоже поистрепавшейся книжицей Юра вернулся к отцу. Он знал, что последует дальше.
— Ты все помнишь по новым блокам? — с некоторым сомнением спросил Николай Васильевич.
— Как дважды два.
— Тогда продиктуй.
Он сел на койке, нащупал ногами шлепанцы, попросил у Юры шариковую ручку и приготовился записывать. Юра начал диктовать — номер блока, отметка, объем…
— Объем точно помнишь, не переврешь?
— Я их уже по пять раз переписал и по десять раз повторил по телефону.
— А я вот уже не могу удержать в памяти много цифр, — пожаловался Николай Васильевич.
— Можешь, не прибедняйся. Все ты еще можешь.
— Значит, тридцать девятая секция так и будет у нас отставать? — понял по цифрам Николай Васильевич.
— Растянулся же участок. В одном месте подтянешь, в другом отстанешь. А там кран забарахлил снова.
— Вот наградили нас морокой героические машиностроители! Превратили стройку в испытательный полигон… Ладно, диктуй дальше. Да смотри, чтобы точно! В этой книжке еще ни одной ошибки не было.
Вписывая цифры, Николай Васильевич, подобно школьнику, повторял их вслух, после каждого блока выводил нарастающий, за месяц и за квартал, итог, и в его голосе все определеннее звучали нотки душевного довольства и благополучия.
— Ну что ж, — заключил он бодро, — если и дальше так пойдет, месяц у нас действительно неплохой будет, хотя и без Ливенкова. Молодцы, ребята! И руководители молодые — тоже на уровне.
— У кого учились-то! — не остался Юра в долгу.
— Льстить начальству я тебя не учил, — заметил «шеф».
— А если я уважаю начальство?
— Его хорошей работой уважать надо.
— Так ведь тоже стараемся.
— Ну вот, сошлись кукушка и петух, — проворчал Николай Васильевич. А по лицу видно было: доволен! И еще заметно было: прошла, отпустила его за приятным разговором и недавняя боль. Он снова улегся в постель и смотрел на сына и жену не как больной, а как отдыхающий после работы человек. Деланно рассердился:
— Ну чего собрались? Идите по своим делам, а я тут на свободе подумаю да почитаю.
На стуле у койки лежала у него книга — «Воспоминания и размышления». Автор — маршал Жуков.
Провернув все свои неотложные утренние дела, Юра позвонил в техинспекцию. Трубку взяла Саша Кичеева и сразу же спросила: «Тебе Наташу?» — «Наташе — привет! — ответил Юра. — А просьба ко всем, кто будет в конторе при окончании летучки, — брякнуть мне: Юра, летучка кончилась!» — «Ой, как таинственно!.. Ну я все-таки дам тебе Наташу». Юра и Наташе повторил то же самое — и ничего больше. Никаких других слов по служебному телефону он говорить не хотел.
Потом позвонили ему самому с просьбой (понимай — с приказанием) выделить людей в совхоз на капусту.
— Не могу я слышать этого слова — «выделить!», — сразу взорвался мирный и благодушный до этого Юра. — Мне самому людей не хватает! Вы что, не слышали о новых цифрах по бетону, не знаете, что от нас лучшую бригаду забрали?.. Ну, разговаривайте с Сапожниковым, а я не дам… Гера, возьми трубку! — крикнул он в дверь серединной, проходной комнатушки, в которой всегда задерживался Сапожников. Он там что-то бубнил Любе и, наверно, не слышал, как Юра отфутболил «просителя» к нему. Сняв трубку, Гера спокойно все выслушал, потом начал тянуть слова:
— Ну, это я не знаю, это надо к Юре Густову, он у нас замещает начальника… Да не мог он на меня… Юра! — крикнул ответно Сапожников. — Это к тебе!
