согласились, что Жорж Дантес женится на Екатерине; Дмитрий Гончаров прибудет через несколько дней, чтобы своим присутствием подтвердить согласие семьи. Хочет ли Пушкин обагрить свои руки кровью члена семейства? Этой женитьбой Дантес загладит всю вину. Всю, — жестко повторила Загряжская, включая то, что могло бы оскорбить оправданную и понятную ревность мужа. Пушкину нужно было только передать ей или Жуковскому письмо, официально отменяющее дуэль, более того, с обещанием никому ничего не говорить касательно этого брака, поскольку любая нескромность может привести к катастрофе. Пушкин обещал. И последнее, о чем она просила его, — это вернуться в ее дом на следующий день для встречи с бароном Геккереном в ее присутствии. Пушкин согласился.
Днем Пушкин дал Жуковскому черновик письма, отменяющего вызов: оно должно было быть представлено на рассмотрение всех заинтересованных сторон. Его копия сохранилась среди бумаг Жуковского: «Господин барон Геккерен оказал мне честь принять вызов на дуэль его сына г-на барона Ж. Геккерена. Узнав
Жуковский почувствовал такое облегчение, получив этот нацарапанный черновик письма, которого он так жаждал, что даже не обратил внимания на последний залп оскорбления, пущенный в Дантеса и Геккерена. Он отнес лист бумаги в голландское посольство и затем, измученный, пошел к Карамзиным на чашку отличного горячего чая в обществе друзей. Но то, что он услышал от хозяйки дома и ее падчерицы, вновь погрузило его в пучину отчаяния, еще на одну ночь лишив спокойного сна.
Жуковский Пушкину (в ночь 13–14 ноября): «Ты поступаешь весьма неосторожно, невеликодушно и даже против меня несправедливо. Зачем ты рассказал обо всем Екатерине Андреевне и Софье Николаевне? Чего ты хочешь? Сделать невозможным то, что теперь должно кончиться для тебя самым наилучшим образом. Думав долго о том, что ты мне вчера говорил, я нахожу твое предположение совершенно невероятным. И имею причину быть уверенным, что во всем том, что случилось для отвращения драки, молодой Геккерен нимало не участвовал… и на это
14 ноября Пушкин и голландский посланник встретились в доме мадемуазель Загряжской для примирения. Пушкин обещал молчать, Геккерен — просить руки Екатерины от имени его сына, как только Дантес официально получит уведомление поэта об отзыве вызова. Последнее, добавил он, должно несколько отличаться от черновика, который показал ему Жуковский; Дантес был так любезен, что набросал несколько строк на эту тему. «Я не могу и не должен согласиться на то, чтобы в письме находилась фраза, относящаяся к m-lle Гончаровой: вот мои соображения, и я думаю, что г. Пушкин их поймет. Об этом можно заключить по той форме, в которой поставлен вопрос в письме. „Жениться или драться“. Так как честь моя запрещает мне принимать условия, то эта фраза ставила бы меня в печальную необходимость принять последнее решение… Необходимо, следовательно, определенно констатировать, что я сделаю предложение m-lle Екатерине не из-за соображений сатисфакции или улажения дела, а только потому, что она мне нравится, что таково мое желание и что это решено единственно моей волей».
Наоборот, Дантес хотел, чтобы Пушкин изложил причины отказа от дуэли так: «…убедившись, случайно, по слухам, что мотив, управлявший поведением г. Ж. де Г., не имел в виду нанести обиду моей чести — единственное основание, в силу которого я счел себя вынужденным сделать вызов».
Сезон в Аничковом дворце открылся роскошным балом, на котором присутствовали многие заезжие знаменитости: лорд и леди Лондондерри, граф Паллфи Пресбургский, граф Митровски, адъютант эрцгерцога Фердинанда Австрийского. Как всегда, Наталья Николаевна была приглашена, но на этот раз без мужа. В другое время Пушкин, возможно, был бы только счастлив не появляться в обществе со своими камер-юнкерскими фалдами; сейчас же он вообразил, что всем известно о его мнимом позоре и что это заговор против него. Он был расстроен, зол, раздражен. Натали написала Жуковскому, спрашивая его совета. Его краткий ответ гласил, что она непременно должна идти. Нельзя было подвергать себя большим сплетням; что касается Пушкина, то несколько месяцев назад он сам сказал императрице, что избегает появления в обществе из-за траура по матери. Натали поехала в Аничков одна. Как всегда, она была обворожительна. Александра Федоровна сравнила ее с «прекрасной волшебницей».
Жуковский Пушкину (в ночь 15–16 ноября): «Вчера ввечеру после бала заехал я к Вяземскому. Вот что a peu pres[41] ты сказал княгине третьего дня…
Вот тебе сказка: жил-был пастух; этот пастух был и забубенный стрелок. У этого пастуха были прекрасные овечки. Вот повадился серый волк ходить около его овчарни. И думает серый волк: дай-ка съем я у пастуха его любимую овечку; думая это, серый волк поглядывает и на других овечек да и облизывается. Но вот узнал прожора, что стрелок его стережет и хочет застрелить. И стало это неприятно серому волку; и он начал делать разные предложения пастуху, на которые пастух и согласился. Но он думал про себя: как бы мне доконать этого долгохвостого хахаля и сделать из шкуры его детям тулупы и кеньги. И вот пастух сказал своему куму: кум Василий, сделай мне одолжение, стань на минуту свиньею и хрюканьем своим вымани серого волка из лесу в чистое поле. Я соберу соседей, и мы накинем на волка аркан. — Послушай, братец, сказал кум Василий; ловить волка ты волен, да на что же мне быть свиньею. Ведь я у тебя крестил. Добрые люди скажут тебе: свинья-де крестила у тебя сына. Нехорошо. Да и мне самому будет невыгодно. Пойду ли к обедне, сяду ли с людьми обедать, сложу ли про красных девиц стихи — добрые люди скажут: свинья пошла к обедне, свинья сидит за столом, свинья стихи пишет. Неловко. Пастух, услышав такой ответ, призадумался, а что он сделал, право, не знаю».
Непосредственный, искренний Жуковский, пожалуй, никогда не был так близок к истине, как в этой сказке. Лукавый пастух действительно приготовил первоклассную ловушку: рассказав нескольким близким друзьям — которые, как он хорошо знал, не будут долго хранить тайну, — что Дантес обручился, чтобы не драться на дуэли, он морально разодрал его на куски. И раздумывая о хорошеньких шубках, которые он сделает для своих детей из шкуры жадного серого волка, он уже предвкушал, какую красивую и элегантную шубу он сделает для себя из шкуры папы этого волка. Он держал эту цель под прицелом уже в течение нескольких дней.
«Кум Василий» был мягкосердечным человеком, не помнящим зла. Утром 16 ноября он преодолел свое раздражение и вновь пришел к Пушкину, умоляя его убрать ту проклятую фразу о браке Жоржа Дантеса из письма, отменяющего вызов. Его друг был непоколебим: он не изменит ни слова. В конце концов они пришли к компромиссу: Пушкин дал Жуковскому полномочия устно объявить, что он больше не желает дуэли с французом, что он считает дело закрытым и никому не скажет о нем ни слова. Геккерен нехотя принял эти бесславные условия перемирия. Но не Дантес. Подчиняясь диктату чести и не подчиняясь приемному отцу, впервые с начала развития событий он внезапно проявил инициативу.
Дантес Пушкину (16 ноября 1836 года, около часа): «Барон Геккерен только что сообщил мне, что он был уполномочен г. Жуковским уведомить меня, что все те основания, по каким вы вызвали меня,