в которой Франтик выслушивает трогательный рассказ о жизни Джона Смита
«Алькантара» – судно водоизмещением тридцать две тысячи тонн, на его трех палубах разместились: дансинг, кинозал, бассейны для взрослых и младенцев, больница, крокетная площадка и зимний сад, не говоря уже о ресторанах, салонах для курения и тому подобных мелочах. Для того чтобы каждый порядочный гражданин Британской империи мог чувствовать себя на теплоходе как дома, не хватало только ипподрома, музея и палаты лордов.
Но Франтику здесь не нравилось. И вовсе не потому, что он не являлся гражданином Британской империи. Просто это стальное чудовище ни капельки не было похоже на настоящий корабль. Куда ему до «Святой Лючии», на которой дядюшка Бонифаций избороздил чуть ли не все моря мира! Вот это корабль! Он имел и мачты, и паруса, и крепкие деревянные перила; на палубе, вкусно пахнущей дегтем, высилась рубка помощника капитана, хорошо видная со всех сторон, а из камбуза пана Иннокентия, чуть поднимется ветерок, распространялся по палубе соблазнительный запах лука и копченой ветчины. Как только ветер усиливался, «Святая Лючия» встряхивалась, кокетливо подставляла свои бока волнам и весело, словно танцуя, летела вперед. «Святая Лючия» никогда не молчала. Правда, в хорошую погоду голос ее был не громок. Зато каким мощным становился он в бурю, когда ей приходилось отражать бешеные атаки моря! Грубые голоса матросов, властная команда дядюшки Бонифация сливались в неумолчном Хорс с какими-то таинственными, тревожными звуками. Паруса вздувались, хлопали, точно орудийные залпы. В снастях что-то угрожающе свистело тонким голоском. О борта с гулким грохотом разбивались волны, нос корабля резал водяную стену, и все уголки на «Святой Лючии» наполнялись страшным, глухим ревом.
Вот это корабль! На нем все было как следует. А на «Алькантаре» – шиворот-навыворот. Все как есть. Вместо четкой и резкой команды капитана сверху доносится шум джазовой музыки. Не суровые, обветренные лица матросов видит, к своей досаде, перед собой Франтик, а бледные лица стюардов и горничных, озабоченно снующих по палубе. А на том месте, где на «Святой Лючии» стоял у котла, широко расставив ноги, с черпаком в руке, пан Иннокентий, заботливо старавшийся влить свежие силы в измученных матросов, на «Алькантаре» сидел жалкий скрюченный человечишко с радионаушниками, которому полагалось вылавливать из эфира вести о том, что цена бушеля пшеницы упала на четыре цента, тогда как пенсильванская нефть поднялась на шесть пунктов. Там, где пираты, скаля желтые зубы и стуча кулаком по волосатой груди, грозились пистолетами дядюшке Бонифацию, на «Алькантаре» помещалась парикмахерская. А вместо мачты, стройной, упругой, с укрепленными на головокружительной высоте легкими марсами, здесь тянется к небесам какая-то уродливая стальная жердь, так же похожая на мачту, как кочерга – на стройный ствол кокосовой пальмы.
Франтик поглядел на небо. И когда увидел, как чайка с испуганным и жалобным криком метнулась прочь от клубов черного дыма, валивших из трубы, пришел к окончательному выводу, что никогда не будет лежать его сердце к «Алькантаре». Если бы можно, он бы тотчас убежал отсюда. Но сделать это никак нельзя. Во- первых, теплоход находился уже далеко в открытом море, во-вторых, где-то в его недрах томилась тетушка Каролина, и каждая миля неудержимо приближала ее к роковому концу в виде котла людоедов. На этом огромном стальном чудовище, называемом «Алькантарой», разыскать тетушку было труднее, чем найти иглу в стоге сена.
Спросить кого-нибудь? Но кого? Правда, палуба кишмя кишела мужчинами и женщинами, но почти все они походили на принцев Уэльских и королев Елизавет: не удивительно, что Франтик сомневался, знают ли они Каролину Паржизекову из Глубочеп. Было еще одно обстоятельство, несколько озадачившее Франтика. В глазах пассажиров, невольно обращавших на него внимание, отражалось изумление и крайнее недовольство. А одна маленькая девочка с прелестно завитыми локонами, увидев его, вскрикнула в страхе и с плачем бросилась в объятия своей мамы. Сначала Франтик не мог сообразить, в чем дело. Но случайно взглянув на рукав своей рубашки, откуда вылезал голый локоть, на рваные тапочки с торчавшими из них грязными пальцами, он сразу все понял.
Только теперь до него дошло, какой необдуманный шаг он совершил, поднявшись на палубу этого проклятого теплохода в столь неподходящем для путешествия виде. Правда, его костюм удобен, легок и прост. Франтик был убежден, что если бы ему вздумалось прокатиться на пароходе, ну, скажем, от Браника до Ярова, то он не услышал бы ни одного замечания со стороны пассажиров. Но взгляды пассажиров «Алькантары» были, очевидно, совершенно иными. Догадка вскоре подтвердилась: в конце палубы неожиданно появился мужчина в морской форме. Увидев Франтика, он сердито фыркнул и, угрожающе сжав губы, решительным шагом направился прямо к нему.
К счастью, Франтик вовремя заметил опасность. Обнаружив неподалеку от себя трап, ведущий куда-то вниз, он метнулся к нему. И опять ему вспомнилась милая «Святая Лючия». Там в трюме всегда царила непроглядная тьма, и человек, ищущий одиночества, мог найти множество 'уголков, словно нарочно предназначенных для этой цели.
Но не приходилось думать, что на «Алькантаре» встретится что-либо подобное. Коридор, по которому он бежал, был застлан красным ворсистым ковром, вдоль его стен тянулись два бесконечных ряда ослепительно белых дверей, через них непрерывно входили и выходили все новые и новые принцы Уэльские и королевы Елизаветы. И ни одна из этих дверей не внушала ему доверия настолько, чтобы он решился постучать в нее с надеждой, что его впустят, вежливо пригласят присесть, дадут чашку чая с пирожным, поболтают с ним, а вечером уложат спать.
Поэтому Франтик продолжал мчаться вперед; минуя бесчисленные лестницы и коридоры, он все глубже и глубже опускался в недра парохода. Теперь «Алькантара» представлялась ему не то высоченным небоскребом, не то бездонной бочкой. Постепенно мягкие ковры стали исчезать, девочки с завитыми локонами больше не встречались. Но людей не убавлялось. Однако они не выглядели такими беззаботными и румяными, как пассажиры верхних палуб. Они скорей были похожи на пана Скочдополе, браницкого почтальона, у которого имелись велосипед и шестеро детей, но отсутствовал текущий счет в банке. Воздух тут был спертый, откуда-то из глубины доносился глухой шум работающих машин.
И вдруг все кончилось. Последний коридор, в который попал Франтик, упирался в тупик. Мальчик оказался в положении загнанного в – угол мышонка, не было никакой надежды скрыться, если бы его заметили.
Коридор выглядел очень странно. Узкий, мрачный, грязный, с голыми стенами, похожий на гроб бедняка; никаких признаков жизни, кроме далекого назойливого стука машин; очевидно, они работали где-то глубоко внизу. В этом неприветливом коридоре была всего лишь одна дверь. Как раз перед ней Франтик и остановился.
Подобно коридору, дверь тоже была странная. Она вовсе не соответствовала облику «Алькантары». Даже в этом коридоре она выглядела необычно. Впрочем, она всюду казалась бы инородным телом. Это была тяжелая дубовая потемневшая дверь, обшарпанная, изъеденная жучком, шероховатая, вся в трещинах, со старомодной изогнутой ручкой, такой стертой, точно она служила уже сто лет. Дверь украшала наверху грубая резьба, изображавшая плывущую по бурному морю колыбель. Изрядно стершуюся от времени резьбу сплошь оплела паутина.
Прошло немало времени, пока Франтик все это рассмотрел. Первой его мыслью было выбраться как можно скорее из ловушки, в которой он очутился. Но пришедшая в голову догадка удержала его на месте. Ведь дверь затянута густой сеткой паутины, значит, она давно не открывалась. А раз так, она ведет в
