чистая, духовная культура, – сказал он, – и вам не следовало туда влезать».
«Ты ошибаешься, – возразил Пер. – Они определенно спешили перейти к техническому развитию».
«Сомневаюсь, – голос Магнуса. – Все эти аварии на транспорте в последние годы... Им совершенно чужда была вся эта ваша техника и вся эта промышленность, по крайней мере, в том виде, в каком навязываете человечеству это вы...»
«Если ты хочешь сказать, что современная техника была чуждой их политическому режиму, тогда ты прав, – согласился с ним. Пер. – Новейшая промышленность и техника Цивилизации действительно слишком хрупкая, чтоб сразу не поломаться в неразвитых пальцах...»
Услышав это, Мария с некоторым сожалением покосилась на свою ногу, которую сама только что доверила рукам скотоподобного младшего специалиста. Там с нараставшим пыхтением, прижимались к ее бедру, терлись и пытались неловко изогнуться так, чтобы достать ногу одновременно и губами. Мария уже хотела из жалости подать ему вторую ногу – специально для губ, – но следующие слова ее особенно увлекли.
«Между прочим, здесь начались те же процессы, – сказал Пер. – Ты уже застал последнюю железнодорожную катастрофу? Виновным оказался, как это ни банально, стрелочник, который недозакрутил у стыка рельсов гайку. Именно ремонтный рабочий, и именно недозакрутил гайку. Чтобы как-то объяснить поведение-рабочего, они традиционно и много тут обсуждали дисциплину труда, но суть, как ты понимаешь, не в этом».
Марии пришлось на секунду отвлечься, чтобы дать по загривку Купе, который уже забыл об уговоре и полез у нее выше коленки. Купо со стоном вернулся к голени и ступне.
«Этому несчастному, которого вы вынудили изображать из себя промышленного рабочего, подражая вам, на самом деле совсем не до рельсов и поездов. Он занят в душе своей совсем иными мирами и материями, он ежеминутно думает лишь о том, что человеку цивилизованному – тебе, например, – никогда не понять».
Пер, показалось, пропустил это мимо ушей.
«Нет, это просто непривычка к скорости, – сказал он, – механизмы здесь мало доступны, и к тому же, свирепствуют службы министерства внутренних дел – кажется, они тут готовы арестовать подданного уже только за то одно, что он выехал в автомобиле на улицу. Они отбивают всякую охоту иметь дело с движущейся техникой. Заместо чтоб накануне нового века, напротив, приобщать подданных к технике в обязательном порядке, они здесь делают все, чтобы аборигены держались от нее подальше. Редкий человек в Большом Конгрессе не имеет лицензии на управление истребителем. Цивилизация исподволь подготавливает нас все время внутренне быть готовыми к высоким скоростям. Представь, может ли человеку, знакомому со скоростью, придти в голову не докрутить гайку у рельса, где через несколько минут пройдет скоростной поезд? Не имеет значения, какими мирами занят у себя в душе путевой обходчик, но в Цивилизации его допустят к работе, только если не докрутить гайку станет для него так же противоестественно, как противоречит природе большого империона не допить початую бутылку водки, – а это возможно, только если он не то чтобы хоть раз управлял скоростным поездом, а хотя бы руль обыкновенного автомобиля умел держать в своих руках на автобане...»
Мария почувствовала, что ее тащат за ногу на пол. Младший специалист Купо ласкал отданную ему на время коленку уже с яростью распалившегося быка.
«Ты никогда и не приучишь этих людей к скорости, – возразил Магнус. – Здесь, в Большой Империи, культура той же духовной направленности, что была и в Союзе в Южном Полушарии. Как и в Союзе, они здесь отторгнут твою бездушную техническую Цивилизацию, вот увидишь, и все опять может кончиться катастрофой. Уж если ты заговорил об автомобилях, то посмотри хотя бы, как они тут все ездят! Вы преступно спровоцировали массовый суицид, введя в Большую Империю автомобиль. Теперь человек здесь не только получает вкус к самоубийству на дороге, но и к самому убийству, давя пешеходов вокруг себя. Все это говорит лишь о том, что настоящему, истинному человеку чужда и враждебна техника Цивилизации. Не политическая отсталость больших империонов отторгает Цивилизацию, а их высокодуховная культура человека, у которого ко всем этим вашим механизмам, что называется, не лежит душа. Вы дразните теперь больших империонов автомобилями, как дразнили в свое время южных полушаров патефонами, а ведь здесь тоже есть слабые и падкие на материальный блеск души, многие теперь из-за этого блеска глотку готовы перегрызть друг другу – здесь все слишком несовместимо с вашими игрушками!.. Это преступно с вашей стороны, а вам ведь недолго уже осталось, Земля все равно отторгнет Цивилизацию, пора бы и о душе подумать...»
«Магнус! – голос Пера. – Мы уже с тобой говорили об этом. Цивилизация никогда и не посягала на душу – это обитель Бога. Цивилизация занята эволюцией, наработкой у человека навыков физического обитания в мире – искусство, между прочим, тем более успешное, чем больше укреплена душа человека религией. Цивилизация, конечно, великая захватчица, пожирает на своем пути растительные культуры, но она ведь и отдает диким аборигенам себя... Отставание больших империонов от общего уровня развития на Земле катастрофично, а мы уже подошли к пределам – в технике, в науке, в религии – и завтра надо ожидать, не то что количества, а уже нового качества состояния человека, и что там будут делать эти остатки плаценты от давних родов человечества, эти вот большие и южные разные там империоны и полушары, – одному богу известно! Неужели тебе их не жаль? Нет уж! Ты, пожалуйста, не мешай нам их заблаговременно вытаскивать из их так называемых культур... пока, впрочем, у нас есть еще время ими заниматься...»
«Вот именно, Пер, вы подошли к самому своему порогу и к своему итогу, а новое качество будет определять как раз душа человека культурного, и попомни мои слова: Цивилизация не империонов здесь от себя изолирует, а сами вы здесь закрываете себе путь к человеку душевному, который в Большой Империи...»
Мария приготовилась услышать что-то очень важное для себя, но Купо, уже вконец озверевший, выволок ее за ногу из кресла, прижал на полу, придавил и гладил, и терся своим вспучившимся местом. Разумеется, Мария могла дать ему по морде и высвободиться, потому что никто в Империи не осмеливался противоречить ей, даже в горизонтальном положений, но Мария вместо этого только приподнялась на локте и с жалостливостью мамы наблюдала за ним, как за неразумным животным. Движения Купы становились уже конкретнее, основательней и целенаправленней, вот он закатил глаза и стал постанывать, плотней прижавшись к левой Марииной ноге, потом он дрожащей рукой нашарил и ухватил правую, в изнеможении поднес к губам, облепил голень слюнявым ртом, содрогнулся и почти сразу обмяк.
Мария осторожно высвободилась.
– Бедные мои. Бедная страна. Все, мой мальчик, успокойся. Мария тебя простила... и никому не расскажет. Пойди, высморкайся, – приговаривала она.
Она вскочила на ноги и оправила платье.
– О, госпожа Мария! – захныкал Купо. – Вы так добры, так справедливы всегда, мы все тут готовы умереть за вас...
– Перестань ныть, – теперь уже в обычной своей бесчувственной манере оборвала его племянница Калиграфка. – Это я забираю...
Она смотала остаток пленки, сняла с магнитофона бобину и напоследок еще раз напомнила о своей угрозе: – Вылетишь сразу из Заповедника, – и показала многозначительно бобину в руке.
– Ну что вы, госпожа Мария, как можно! Да за вас... – зарычал ревностно Купо.
Но Мария уже выскользнула за дверь и стала теми же коридорчиками, лесенками и поворотиками выбираться из глубины здания в направлении гостиной.
...Пер и Магнус, в замешательстве, обернулись, оборвав разговор на полуслове. Мария быстро прошла к ним от двери и остановилась между их креслами.
– Я немного заставила вас ждать, – сказала она, – но для этого потребовалось известное время.
С этими словами Мария протянула Магнусу магнитофонную пленку, но секрет ее объяснила, почему-то, обернувшись, Перу:
– Вы так увлеклись, что совсем забыли об осторожности. Вот что я хотела вам показать. Во всяком случае, этот ваш разговор я вам могу вернуть обратно.
