пусто. Телефонная трубка лежала на рычаге, а Люси нигде не было видно. Кэрри замерла на мгновенье, ощутив смутное беспокойство. Тут снова зазвонил телефон.
— Алло? — Кэрри подняла трубку.
— Это Усадьба? Мне нужно поговорить с Кэрри.
Ошибки быть не могло. Сердце у Кэрри упало.
— Да, я слушаю. Здравствуй, мама.
— Это ты! Слава Богу! Дорогая, Никола тебе не звонила?
— Звонила, минут двадцать назад. Но ей нужна была Люси.
— Она тебе сказала?
— Сказала что?
— О, дорогая, она вышла замуж за Рэндала Фишера. Сегодня утром. Их молниеносно сочетали в Церкви Всех Святых, и теперь они муж и жена. Она не говорила мне даже, что они были помолвлены. Я понятия об этом не имела, пока она не позвонила.
Кэрри приказала себе сохранять спокойствие.
— Никола звонила тебе до того, как она позвонила Люси?
— Да, она хотела обо всем с ней договориться.
— Договориться о чем?
— Ну, насчет самой Люси, разумеется. О чем же еще? Когда она вернется из Шотландии и так далее.
«О Господи, — подумала Кэрри, — опять двадцать пять».
— О предстоящем медовом месяце и о том, что до его окончания в Лондон не собирается. Она хочет сдать обратный билет и задержаться во Флориде, и попросила меня вернуться в Лондон, когда Люси пойдет в школу. Но я с самого начала планировала остаться в Борнмуте до конца января и не собираюсь менять свои планы. Это уж слишком, Кэрри. Я просто не выдержу такого напряжения. Я ей так и сказала. «Я не способна выдержать такое напряжение, Никола». Но ты ведь знаешь, какая эгоистка твоя сестра. Она без ума от этого мужчины и думает только о нем одном.
— Она собирается остаться в Америке навсегда?
— Полагаю, что так. В конце концов, она вышла замуж за американца.
— А как же Люси?
— Должна слушаться свою мать. Но сейчас главная трудность в том, кто будет ее опекать, пока Никола не приедет за ней в Лондон.
Кэрри не знала, что отвечать. Она стояла на площадке, сжимая трубку в руке, вне себя от негодования и злости на мать и сестру. Такое случалось и раньше, но никогда еще ее чувство не было таким сильным. Что за бестактного, глупого, бесчувственного мужа выбрала себе Никола! Ведь мог же он уговорить ее сказать семье о грядущем событии, прежде чем повести в Церковь Всех Святых и напялить кольцо ей на палец? Но Кэрри понимала, что если позволит себе сейчас хоть малейшее замечание, то это вызовет лишь обмен колкостями.
— Кэрри?
— Мама, я лучше тебе перезвоню.
— Ты уже говорила с Люси?
— Еще нет. Я впервые слышу о счастливом событии.
— Ты злишься?
— Нет.
— Ты знаешь мой телефонный номер в Борнмуте?
— Да, я тебе перезвоню.
— Когда?
— Через некоторое время. Может быть, и завтра.
— Не тяни с этим. Я просто больна от беспокойства.
— В этом я не сомневаюсь.
— Ладно. Ой, дорогая, желаю тебе прекрасно провести Рождество.
— Да уж, я проведу его прекрасно.
Кэрри положила трубку и с минуту постояла, чтобы остыть, собраться с мыслями и трезво оценить ситуацию. Теперь Никола — миссис Рэндал Фишер. Она вышла за него в Церкви Всех Святых, штат Флорида. Кэрри попыталась представить себе эту картину: голубые небеса, пальмы, Рэндал Фишер в белом костюме и Никола в чем-то, едва прикрывающем наготу, но модном и красивом. Интересно, были на свадьбе друзья? И кто стал посаженным отцом? Наверное, какой-нибудь старый приятель жениха. А жена этого приятеля, скорее всего, исполняла роль главной распорядительницы и красовалась в платье до пят с орхидеями у корсажа. Ну и, конечно, после церемонии все четверо укатили в какой-нибудь местный клуб отметить событие с гостями.
Но воображение Кэрри отказывалось рисовать радужные картины. Как, когда состоялось бракосочетание — неважно, главное — это свершившийся факт, который вызывает столько эмоций, переживаний и размышлений, что не знаешь, как быть.
Люси. Прежде всего надо подумать о Люси. Она первая узнала о счастливом событии, положила трубку на рычаг и куда-то исчезла. Но куда? Ей не нравится Рэндал Фишер, недаром она устроила бунт, услышав о перспективе поездки во Флориду. Что из всего этого выйдет? Если Никола настоит на своем, Люси грозит переезд туда насовсем. А ей всего четырнадцать. Ее насильно вырвут из родной почвы, перевезут в чужую страну, и для девочки начнется новая и тяжелая полоса жизни.
У Кэрри появилось дурное предчувствие.
Кэрри взяла себя в руки и изгнала из воображения страшные картины. Глубоко вздохнув, она поднялась в мансарду. Свет на площадке горел, но дверь спальни была плотно захлопнута. Кэрри постучала. Ответа не последовало. Она тихо открыла дверь. В комнате царила тьма. Нащупав выключатель, Кэрри зажгла свет.
— Люси?
Фигурка под бело-голубым одеялом осталась недвижима, но Кэрри почувствовала хотя и слабое, но облегчение: по крайней мере, Люси
— Люси.
Кэрри вошла в комнату, закрыла дверь, приблизилась к постели и присела на краешек.
— Люси.
— Уходи.
— Миленькая, это я, Кэрри.
— Я не желаю ни о чем разговаривать.
— Дорогая, я все знаю. Бабушка позвонила из Борнмута. И все рассказала.
— Какая разница. Все пропало. Все теперь пропало. Они все испортили и разрушили. Как всегда.
— Послушай, Люси, — Кэрри положила руку на одеяло, желая утешить племянницу, но та дернула плечом и сбросила руку.
— Уходи. Оставь меня в покое, — прорыдала Люси, задыхаясь от слез. И слезы эти были желчные, полные горечи и разочарования. Кэрри ее понимала, но не могла оставить в одиночестве.
— По правде говоря, я считаю, что маме не надо было так поступать и, тем более, сообщать об этом по телефону. Ясно было, что ты не придешь в восторг.
Люси откинула одеяло и повернулась к Кэрри. Мокрое лицо ее распухло от слез, а волосы, которые она так тщательно уложила в прическу, повисли сосульками. От горя и гнева она подурнела, и Кэрри вдруг поняла, что гнев девочки направлен не только против матери, но и против нее самой, потому что она тоже взрослая, а никому из взрослых верить нельзя.
— Ты
