— Мистер
— Его зовут Тристрам Найтингейл. Ну и родители, разве можно так называть младенца! Неудивительно, что ему жизнь не мила.
— Какое странное имя… Хотя, может, он уже привык к нему. Сэм, а для кого картина?
— Для Кэрри. Но ты ей не говори.
— Конечно, не скажу. Наверное, она ужасно дорогая?
— Да, но когда вещи так дорого стоят, это уже не вещи, а выгодное помещение капитала.
— Я думаю, что это очень красивый подарок. Когда Кэрри вернется в Лондон, на Рэнферли-роуд, то сможет повесить ее у себя в гостиной.
— Мне так и хотелось.
— Она будет смотреть на картину, вспоминать Шотландию, Криган и все-все.
— И об этом я тоже подумал.
— А вы когда-нибудь опять встретитесь?
— Не знаю, — Сэм с улыбкой взглянул на Люси, — но надеюсь.
— И я тоже, — и, немного помолчав, Люси добавила: — Хорошее было утро. Спасибо, что взяли меня с собой.
— Спасибо тебе, что поехала со мной. Ты очень мне помогла.
К половине шестого вечера дом был уже полностью готов к праздничному приему.
На входной двери красовался венок из остролиста, а верхние огни ярко высвечивали картонку, прилепленную к двери, с надписью: «Добро пожаловать!». Это, как считала Элфрида, избавит гостей от необходимости звонить, Горацио — лаять, а хозяев — бегать вверх-вниз, чтобы приветствовать вновь прибывших. В открытую дверь столовой видна была рождественская елка во всем своем пышном блестящем убранстве и груда подарков под ней. Широкая лестница была увита остролистом, плющом и гирляндами ярко сверкавших китайских фонариков.
Площадку лестницы превратили в бар. Оскар и Сэм перенесли туда большой стол из гостиной и покрыли белой скатертью, точнее, одной из лучших льняных простынь, выстиранных миссис Снид. На столе аккуратно расставили бутылки, ведерко с кубиками льда и ряды до блеска отполированных стаканов. Чтобы это приготовить, потребовалось немало времени и усилий, и когда приехала чета Снидов, чтобы завершить последние приготовления, то есть разогреть крохотные пиццы и насадить на шпажки горячие сосиски, все отправились приводить себя в порядок. Из-за дверей доносились шум воды, жужжанье электрических бритв и тянуло влажным ароматом гелей для душа.
Горацио, пробравшийся наверх в поисках подходящей компании, обнаружил там только Снидов и ушел в гостиную, где уютно устроился перед ярко горящим камином.
Первым появился Оскар. Он закрыл за собой дверь спальни и немного постоял в одиночестве, любуясь преобразившимся домом. Он оглядел аккуратную вереницу чистейших бокалов, сверкающих под ярким светом люстры, зеленые с золотом бутылки шампанского, торчащие в ведерке со льдом, белоснежные льняные салфетки и скатерть и празднично украшенную лестницу.
Слишком пышно, подумал Оскар, для дня холодного зимнего солнцестояния. Это был единственный праздник, который он обещал Элфриде отметить. Усадьба, в обычные дни такая неулыбчивая, строгая на вид, а теперь нарядная и разукрашенная снизу доверху, напоминала ему чопорную пожилую тетушку, которая пышно нарядилась и блистает всеми своими драгоценностями.
Он и сам сегодня был в любимом сюртуке и лучшей шелковой рубашке. Элфрида подобрала ему галстук и настояла, чтобы он надел черные с золотом бархатные домашние туфли. Ему не хотелось вспоминать, когда он наряжался в последний раз, и он просто с удовольствием ощущал ласковое прикосновение шелка рубашки к коже и аромат одеколона.
Элфрида, которая все еще стояла в халате перед зеркалом, надевая серьги, сказала, что он выглядит «потрясающе».
Из кухни доносились голоса супругов Снид и перезвон посуды. Сегодня миссис Снид пришла не в обычной рабочей одежде, но в лучшем черном платье, расшитом цехинами, позвякивающими на груди. Она уложила волосы и украсила свою прическу черным шелковым бантом.
Пока Оскар принимал душ, брился и одевался, одновременно разговаривая с Элфридой, он не позволял себе думать о прошлом Рождестве в Грейндже: о горах снеди, множестве гостей, чрезмерном количестве подарков и слишком большой елке. Глория всегда с энтузиазмом демонстрировала свою прирожденную щедрость.
Он уже давно избегал воспоминаний, но сейчас, в этот редкий момент одиночества, отдался им без сопротивления. Ему казалось, что прошлое Рождество было давным-давно, в какой-то другой жизни. Он едва мог поверить, что минуло всего двенадцать месяцев. Он подумал о Франческе, вспомнил, как она сбежала вниз по большой лестнице в холл Грейнджа, увидел ее развевающиеся на бегу волосы, ее черное бархатное платье — материнский подарок. Она словно дорожила каждым мгновением жизни и опасалась растратить ее впустую.
Совсем недавно воспоминание о дочери наполнило бы его сердце невыносимым горем. Но сейчас Оскар благодарил судьбу за то, что Франческа навсегда останется частью его жизни, за то, что после всего случившегося он сумел выжить и, более того, оказался в кругу друзей, которые всемерно его поддерживали.
Внизу открылась кухонная дверь и раздался голос миссис Снид, отдававшей мужу приказания. Потом на лестнице показался Артур с подносом орехов и того, что миссис Снид называла «канапе»: маленьких крекеров с паштетом и другими вкусными пастами. Артур сегодня надел свои лучшие серые брюки из шерстяной фланели и блейзер, украшенный на груди золотой эмблемой его боулинг-клуба.
Взойдя на последний марш, он увидел Оскара,
— А вот и вы, мистер Бланделл, при полном параде! Жена велела подать вот это наверх, в гостиную, и всех обнести. А горячее подадим попозже. Вот только
— А мы поставим все так, чтобы он не достал…
И Оскар провел Артура в большую комнату, теплую и приветливую. Горели все лампы, в камине пылал огонь, Элфрида расставила повсюду кувшины с остролистом и белыми хризантемами, но главным украшением гостиной был букет чудесных заморских лилий, подаренный ей Люси и теперь благоухавший в большой вазе. Артур доставил лилии сегодня утром. Они были завернуты в целлофан и перевязаны широкой розовой лентой с большим бантом. Элфрида чуть не расплакалась, так была тронута. Лилии красовались на маленьком столике около дивана. Их экзотические лепестки постепенно раскрывались в тепле, источая тяжелый, почти тропический аромат.
Оскар и Артур поставили поднос повыше, чтобы Горацио не смог до него добраться, но пес, лежавший у камина, притворился, что крепко спит и ему нет никакого дела до «канапе». Оскар хотел было прогнать его, но тот так уютно устроился, что у Оскара духа не хватило. Он спустился вместе с Артуром к бару, где они встретили Сэма в щегольском темном костюме и прекрасной рубашке в бело-синюю полоску.
— Вы знакомы с Сэмом Ховардом, Артур?
— Не думаю, что имел удовольствие. Приятно познакомиться с вами.
— Артур будет нашим барменом, Сэм.
— А вы умеете открывать шампанское, Артур? — спросил Сэм.
— Ну, не могу сказать, что имел много практики в этом деле, я сам-то любитель пивка. По телевизору показывали, что надо немного потрясти и повертеть бутылку, будто это пожарный шланг. И тогда забьет струя. Мне, признаться, всегда жалко было, что столько добра пропадает.
Сэм рассмеялся.
— Я с вами полностью согласен. Но можно обойтись без стрельбы пробками в потолок и фонтанов пены. — Он взял бутылку шампанского из ведерка. — Для этого надо осторожно распутать проволоку вокруг горлышка и немного ее ослабить, а потом вынуть пробку… вот так. И вращать нужно не пробку, а бутылку, причем очень медленно.
Он подтвердил свои слова делом, и пробка почти беззвучно выскользнула из бутылки. Золотистое вино вспенилось в подставленном вовремя бокале, и ни одной капли не пролилось.
