— Это я Матюшина Елизавета, — сообщили из-за двери. — А за посылкой отец ходил. Почему она к вам попала?
— Я ее в подъезде нашел, — объяснил Таран. — Между дверями стояла.
— Понятно, — сказала Матюшина Елизавета и очень неожиданно для Тарана открыла дверь. — Заходите…
На Юрку пахнуло уже позабытым малость, хотя и на всю жизнь памятным, угарно-перегарным кислокапустным ароматом. Только здесь он был, пожалуй, еще более густой, чем в родном доме, потому что ко всем запахам здесь добавлялся еще и кошачий дух.
Елизавета Дмитриевна оказалась тощей, почти налысо стриженной девчонкой лет пятнадцати, в халатике до колен и в драных — и с носка, и с пятки — войлочных, неопределенного цвета шлепанцах. Вместе с ней к двери подошла худая рыжая кошка, с некоторой надеждой поглядев на гостя: может, чего пожрать принес?
— Вот, — сказал Таран, протягивая ящик. — Посылочка ваша. Видите, все печати целы, веревочка тоже. Ничего не трогал.
— Да я верю… — сипло сказала госпожа Матюшина. — Отнеси на кухню, а? Она тяжелая!
Юрка порадовался сразу двум вещам: во-первых, гражданка была вроде не бухая, просто голос охрип от простуды, а во-вторых, не стала его сразу же выгонять и даже на «ты» назвала. Он тоже решил, что эту лысую лучше Лизой звать, чем по отчеству, — больше подходит.
Кухня выглядела так, как будто в ней была драка, перестрелка и небольшой пожар в придачу. Кроме того, когда Лиза включила свет, по всей кухне послышался отчетливый шорох, прямо-таки топот от разбегающихся во все стороны тараканов. Рыжие маломерки-прусаки удирали быстро — точь-в-точь как безместные торгаши с рынка при очередном рейде ОМОНа. А вот черные тараканы, гвардейских статей — 3–4 сантиметра в длину, не считая усищ! — группировались в раковине с горой грязной посуды, где было, выражаясь словами Галича, «много чего выпить-закусить», и никуда не спешили. Прямо как солидная братва в ресторане.
Стол с прожженной и порезанной в сорока местах клеенкой — ни пепельниц, ни досок для резки хлеба и колбасы здесь, как видно, отродясь не водилось — был завален очистками от картошки в мундире, чешуей от вяленой рыбы, крошками хлеба и осколками посуды. Кроме того, там же, на столе, громоздились две пустые водочные бутылки и штук шесть пивных. А вот внизу, под столом, бутылок всех мастей было не менее трех десятков. Небось хозяин вовремя сдать не успел. Сидеть в кухне можно было на пластиковом стуле — явно скоммуниздили из какого-то летнего кафе! — на расшатанном табурете послевоенных времен и на каком-то модернистском изобретении, состоявшем из поставленного на попа пластикового бутылочного ящика и привинченной к нему сверху пластмассовой крышки от унитаза. Запросто можно было у Гельмана в галерее выставить в качестве художественной инсталляции под названием «Очко культуры», но Таран об этом не знал и даже такой фамилии — Гельман — не слышал.
Далекий от проблем искусства Юрка поставил посылку на стол и скромно спросил:
— У вас телефон есть?
— Есть, — кивнула Лиза. — Вообще-то его отключали, но папашин друг его на чужой провод перецепил, так что забесплатно звоним. Точнее, за чужой счет…
— Сейчас-то работает?
— Работает…
— Я от вас позвоню? Можно?
— Звони… — Лиза полезла за сто лет не мытую и не чищенную газовую плиту, вытащила оттуда небольшой топорик и стала не очень ловко расковыривать посылку. — В прихожей, под вешалкой…
Таран стал набирать непривычно длинный семизначный номер — у них в городе номера были шестизначные.
— Алло! — Трубку, как и полагалось по сценарию, снял мужчина.
— Будьте добры, позовите Клавдию Михайловну! — Юрка произнес первую условную фразу.
— Извините, но тут такая не проживает. — Первый отзыв был правильный.
— Ой, — сказал Таран, — прошу прощения! Мне нужна Клавдия Васильевна, я отчество перепутал!
— Клавдия Васильевна отсюда переехала полгода назад, — ответил анонимный абонент. — Попробуйте позвонить по телефону 908-09-30.
— Благодарю вас! — произнес Юрка и повесил трубку, ощущая легкое разочарование. Нет, разговор сам по себе никаких обломов не содержал. Все прошло штатно, как выражался Генрих Птицелов. Но…
Звонить по телефону, который Тарану сообщил неизвестный собеседник, вовсе не требовалось. В этом семизначном числе содержалось время встречи — 9.30 грядущего утра. Именно к этому времени Юрка должен был прибыть на станцию метро «Новослободская» и встать около каната, ограждающего мозаичное панно с изображением молодой советской мамаши с младенцем на руках, голубком с пальмовой ветвью в клювике и ленты с надписью «Миру — мир!». Там было и еще что-то изображено, но Птицын, когда инструктировал, вспомнил только эти детали. К тому же он тогда выяснил, знает ли Таран разницу между мозаичным панно и витражом.
Однако, учитывая, что по Юркиным часам было всего-навсего 0.40, ему требовалось где-то перекантоваться восемь часов. Надо думать, что там, где ему указали время встречи, считали, что он сумеет переночевать в доме 19. Правда, если у них был телефон с определителем номеров, то они уже знали, что Таран находится не совсем там. А если у них имелась такая же система, как у Генриха Птицына, позволявшая по номеру телефона определять адрес, вплоть до квартиры, то им уже стало ясно и более точное местонахождение Юрки. Конечно, они могли догадаться, что Таран зашел в «постороннюю квартиру» не от хорошей жизни; возможно, завтра на встрече они зададут немало вопросов. И черт его знает, какие сделают выводы из всей совокупности фактов. Очень может быть, что самые серьезные и лично для Юрки — фатальные.
В это время с кухни донесся скрип крышки, отдираемой от посылочного ящика. Взрыва, слава богу, не произошло, но зато Лиза аж подпрыгнула от восторга, разглядев содержимое посылки, и громко крикнула «ура!».
Таран вернулся в кухню и сказал:
— Спасибо, Лиза! Извиняюсь, конечно, за нахальство и позднее вторжение. Ну, и за то, что позвонил на халяву…
— Это ерунда! — сказала тезка английской королевы, выдергивая из ящика сперва туго набитый бордовой клюквой и наглухо запаянный полиэтиленовый пакет, а потом два увесистых бруска сала, завернутых в крафт-бумагу. — Зато ты дедушкину посылку нашел… Как пахнет вкусно!
И Лиза нетерпеливо схватила со стола нож и отрезала себе ломтик сала. По тому, как она его начала жевать, любой бы догадался, что последний раз она ела сутки назад, не меньше.
— Неужели прямо так, без хлеба? — удивился Юрка.
— А у нас его нету… — проглотив сало, ответила девчонка. — И денег нету тоже.
— Но бутылки-то есть? — заметил Таран. — Сдала бы все, что под столом, — пожалуй, и на картошку хватило бы…
— Мне на улицу не в чем выйти, — созналась Лиза. — Этот козел все пропил. И сапоги, и пальто, даже джинсы… Вообще все! Вот, что на мне — осталось. Валенки, правда, еще есть, но я их запрятала, чтоб не унес. Хорошо еще, батареи нормально топят, пока не холодно, и окна я законопатила. А то вообще бы замерзла.
— А матери у тебя нет?
— Умерла. Нажралась и заснула на улице. Еще в том году. Мы ее и не забирали с морга — все равно хоронить не на что. А родни у нее в Москве никакой не было.
— Да-а… — протянул Юрка сочувственно. Он-то думал, что ниже, чем его отец с матерью, скатиться уже невозможно — ан нет! Еще, как говорится, есть и поглубже ямы. У него родители до пропивания одежды еще не дошли. Кое-какие вещи из дома продали, конечно, но до штанов и платьев дело не дошло. И на хлеб все-таки хватало. Хватило даже на то, чтоб Юрка смог одиннадцать классов закончить и до прошлой весны боксом заниматься. А эту стриженую даже спрашивать не стоит, учится она или нет. Ясно, что в этом драном халатике и шлёпанцах на уроки ходить не будешь.
