передавала, то его родители не приучились бы самогон глушить. Кстати, и то, что они этот самогон начали гнать, тоже было на совести Москвы — ведь это ж там антиалкогольную кампанию затеяли.
Потом, когда Юрка начал учиться в школе и стал октябренком, ему долго объясняли, какой умный и хороший был дедушка Ленин. Лично у него никаких сомнений в этом не было. И в пионеры он еще успел вступить. Правда, ему уже растолковывали при этом, что дедушка Ленин был хороший, а Сталин и Берия — плохие. Но тут произошел Августовский путч, и в той же самой школе практически те же самые учителя начали говорить про дедушку Ленина совсем не то, что прежде. И Юрка, которому уже одиннадцать лет стукнуло, однажды спросил одну училку, зачем она им врала раньше. На это училка — ее на откровенность пробило — ответила, что она, по совести сказать, не знает точно, врала ли она раньше и не врет ли теперь. Просто Москва теперь все по-новому освещает в своих методичках.
Еще через какое-то время Юрка узнал, что СССР, оказывается, больше нет, а есть Российская Федерация и еще 14 независимых государств мал мала меньше. И все это, как всегда, придумала Москва. Во всяком случае, Юрке так казалось.
После этого Москва еще и цены отпустила, да так, что сахар, пачку которого Юркины родители брали по рублю с копейками — правда, отстояв очередищу! — в январе 1992-го подскочил аж до 28 рублей. Правда, водки стало сразу много и всюду.
Все эти реформы покатились снежным комом, и Юрка только облизывался поначалу на те вещички, которые стали появляться у его сверстников — прежде всего у тех, у кого родители имели родню в столице. Сказать, что Таран им завидовал, — не то слово… Конечно, здешние, областные бизнесмены тоже раскрутились, появилось множество частных магазинов и палаток, по городу начали раскатывать иномарки, но всегда и обо всем новом в городе поначалу говаривали: «Смотри, как в Москве!»
Вещей в магазинах стало много и всяких, зарплата тоже вроде бы росла, но зато ее перестали платить. Опять же, кто виноват — Москва.
Впрочем, главным, за что Таран ненавидел Москву, была вовсе не ее экономическая политика или, там, информационная агрессия. Его ненависть к Москве основывалась на личных причинах.
Туда, в этот город, несколько лет назад уехала его первая любовь — Даша, девушка, которая была постарше его двумя годами, умная, тонкая, интеллигентная. Собиралась в театральный институт поступать. Но в этой чертовой столице из нее получилась проститутка по вызову, порнушница и вообще первостатейная дрянь со всех точек зрения. И когда она прошлым летом вернулась в родной город, то обманом втянула Юрку в целую череду грязных и опасных дел, неоднократно подставляла и предавала его самого и его друзей. Правда, ей и самой все это боком вышло — бандиты ее в сернокислотный сток сбросили. Но Юрке пришлось, чтоб выкрутиться, и драться, и стрелять, и убивать.
Таран, в общем и целом, из всей этой летней истории вышел благополучно. Правда, с побитой и обгорелой мордой, но живой.
И место Даши в сердце у него заняла другая девушка, попроще, но почище душой, — Надя. Однако где-то в подсознании у Юрки все еще сидела невыветрившаяся боль от того, что Москва сделала с Дашей.
Кроме того, то, что произошло летом, заставило Тарана покинуть родной дом, а он, хоть и презирал спившихся родителей, все-таки их жалел. И это звено прицеплялось к общей цепочке бед, проистекающих от Москвы.
Родители Тарана регулярно получали от него письма. Для них он служил в армии, где-то в Сибири на какой-то ужасно удаленной «точке», куда надо добираться или на вертолете, или на собаках. И если б отец с матерью собрались дойти до военкомата, то им там все это подтвердили бы.
На самом деле Юрка обитал совсем недалеко от родного города, впрочем, действительно на территории воинской части. Однако подразделение, в котором очутился Таран, не числилось по ведомостям ни в одной из силовых структур. Кто его содержал, финансировал и «прикрывал» — Юрке знать не полагалось.
Официально считалось, что в казарме обитает разведрота мотострелкового полка, но на самом деле это подразделение называлось «МАМОНТ» — «Мобильный антимафиозный отряд нелегального террора». (Причем расшифровка аббревиатуры носила сугубо внутренний характер.) Никаких отличительных нашивок и значков на форме отряд не имел. Военнослужащие «обычных» подразделений, стоявшие рядом с «разведротой», хотя и знали, что тамошние ребята называют себя «мамонтами», но считали, что это название они сами себе придумали. А болтунов среди «мамонтов» не было.
Все «мамонты» делились на два «возраста»: «бойцов» и «курсантов». Первые выполняли настоящие боевые задачи, а вторые — в число которых входил и Юрка — проходили подготовку. Учили их так, что шкура кипела, независимо от времени года. За минувшие семь месяцев Таран расстрелял немыслимое для обычных частей число патронов — несколько сотен уж точно! — но зато теперь мог попасть в любую неподвижную или перемещающуюся цель с трехсот метров из автомата и метров с пятидесяти из пистолета. Ну а к его прежним, еще в школьные годы обретенным, боксерским навыкам ему добавили немало приемов из разных боевых искусств, которые крепко повысили его умение вести рукопашный бой. Научили его за это время и машину водить, и мотоцикл, и БТР, и даже танк, хотя, насколько Юрка догадывался, умение водить БТР и танк требовалось, так сказать, на всякий случай. Теперь Юрка мог и подорвать что-нибудь, если требовалось, и с парашютом прыгнуть, и с аквалангом нырнуть, и первую помощь раненому оказать.
Однако обучение его и прочих «курсантов» все еще продолжалось. «Мамонты» не торопились посылать в дело молодняк. Настоящим «бойцам» было уже 25–30 лет, это были железные профи, которые так лихо наловчились «работать», что «курсантам» и не снилось. Никто из них никогда не хвастался тем, где и когда был, что там делал и как. Да и спрашивать их, по правде сказать, никто из «курсантов» не решался. Вовсе не потому, что «бойцы» держали над «курсантами» крутую дедовщину. Просто понимали: на такие вопросы отвечать не положено. «Бойцы» вообще с «курсантами» почти не общались. Кроме тех случаев, когда их назначали командирами учебных отделений и взводов. Это считалось чем-то вроде наказания за мелкие оплошности, нервно-психологические срывы или ошибки, не повлекшие каких-либо серьезных последствий. И чтобы вернуться в боевой состав, надо было по крайней мере два-три месяца поусердствовать в работе с «курсантами». Если их подопечные за этот цикл подготовки получали оценки не ниже чем «хорошо», причем больше половины отчитывались на «отлично», — курсантский «сержант» возвращался в состав «бойцов», а если хоть один курсант получал за цикл «тройку» — «сержант» оставался на учебной работе.
Но все это были детали и мелочи жизни.
На поезде, идущем в Москву, Таран очутился отнюдь не по собственной инициативе. Он в столицу вовсе не рвался. Просто его вызвал к себе ни больше ни меньше, как командир МАМОНТа Генрих Птицын, которого за глаза именовали Генрихом Птицеловом, и сказал, что надо съездить в командировку. Совсем простую и не требующую в принципе применения каких-либо боевых знаний, полученных за период учебы.
Надо было просто приехать в Москву, зайти по указанному адресу, спросить там нужного человека и взять у него пластмассовую коробку с компакт-дисками. Всего в этой коробке с маркировкой «С&С» на торце должно быть четыре диска, каждый в отдельной упаковке из тонкого оргстекла с картинками под прозрачной крышкой и голографическими бляшками с изображением пятиконечной звезды в правом нижнем углу. Какие должны быть картинки и бляшки, Юрке дали посмотреть и два раза проверили, насколько хорошо он их запомнил.
Сразу после получения коробки надо было ехать по другому адресу, переночевать там, а затем, получив у тамошнего хозяина обратный билет, отправляться на вокзал. На случай каких-либо серьезных осложнений Таран должен был вызубрить телефон и пару фраз типа пароля-отзыва. Если все эти фразы будут произнесены правильно, Юрка должен будет отправиться на определенную «точку», где к нему явится человек и объяснит, что делать дальше. Ну а если и с телефоном получится облом, Тарану придется как можно быстрее смываться из столицы: поездом, самолетом, на попутке или на палочке верхом — как сумеет.
Впрочем, Генрих сказал Юрке, что, по идее, никаких осложнений быть не должно и все они носят чисто теоретический характер. Самое главное — точно следовать инструкциям, не выпивать с незнакомцами, поменьше спрашивать, как доехать туда-то и туда-то, не болтаться по городу с разинутой
