Заболоцкий). И наоборот — Надсон не был поэтом.
* * * Поэта рождает прилив, как говорили классики, «идеального начала», великой идеи. Поэт — это прежде всего блоковское «во Имя».
Этим «во Имя» он вечно нов, это «во Имя» он объясняет знаками своего искусства, этим «во Имя» он противостоит пошлости банального вкуса, этому «во Имя» и посвящена данная ему единственная жизнь.
Жду рождения нового поэта, поэта необычайного.
Возможно, он будет понят не сразу. Но вспомним классическое:
У жизни есть любимцы, Мне кажется, мы не из их числа. Пусть он будет не любимцем, а любимым у жизни и поэзии. Пусть насыщенный раствор молодой поэзии скорее выкристаллизуется в магический кристалл.
I Народ, зодчий речи, творит себе памятник. Без паники! Куда нас зазвали волшебные шрифты на небо с асфальта ведущего лифта? Монтажники речи, поэты как будто, качают за плечи великие буквы. Меня взвейте в небо строительным краном — как буквицу, выпавшую из грамот! Вы были ли буквицей, взвитой над улицей, одетою в каску для безопаски?! Вершина качается речевая — людская печальница вечевая. И ветер рвет с плеч мою голову в каске. И Вечность разит коррозийною краской. До Пушкина видно, до Киева даже… О речь четырнадцатиэтажная! Веревка и каска и ноги предтечи. Великая качка заоблачной речи! Стою на вершине, случайная буква. Мчит реамашина безумною клюквой. Простимся, Тишинка! Ах, буковки рынка, стручки — как пуговицы в ширинке. Внизу вечереет, стоит за черешней, гудит в чебуречных народ, зодчий речи. Народ — зодчий речи. Мы — только гранильщики. Во Времени вечном Речь — наша хранительница. Мы — буквы живые в отпущенном сроке, у высшего Пушкина в сказанном слоге. 
