Прорабы духа

Сестра моя, поспала бы…
В зимние вечера
над шитьем сутулятся
две русых настольных лампы.
Одна из них — моя сестра.

Два дворца в Ликани

Здесь князь пьянел от фортепьяно.
Поныне вспоминает сад
и замок в накладных румянах
его романа аромат.

Он пренебрег державным саном
во имя женщины простой.
Он рядом ей построил замок
над все смывающей Курой.

В халатах красных и ковровых
они прощались на заре.
И призрак сломанной короны
горел над ними на горе.

За это царь его чихвостил.
И останавливался бал.
И очарованный Чайковский
на подоконнике играл.

И попадаем мы невольно,
идя из дома во дворец,
в волшебно-силовое поле
меж красных каменных сердец.

Пред этой силою влюбленной,
что выше власти и молвы,
за неимением короны
снимаю кепку с головы.

Пропорции

Все на свете русские бревна,
что на избы венцовые шли,
были по три сажени —
ровно миллионная доля Земли.

Непонятно, чего это ради
мужик в Вологде и Твери
чуял сердцем мильонную радиуса
необъятно всеобщей Земли?

И кремлевский собор Благовещенья
и жемчужина на Нерли
сохраняли — мужчина и женщина —
две мильонные доли Земли.

И как брат их березовых родин,
гениален на тот же размер,
Парфенона дорический ордер
в высоту шесть саженей имел.

Научились бы, умиленно —
пасторальные кустари,
соразмерности с миллионной
человечески общей Земли!

Ломоносовскому проспекту
не для моды ведь зодчий Москвы
те шестьсот тридцать семь сантиметров
дал как модуль красы и любви.

Дай, судьба, мне нелегкую долю —
испытанья любые пошли —
болью быть и мильонною долей
и моей и всеобщей Земли.