— Я никогда так не поступлю. И вы это знаете.
На террасе Родни стало жарко. Он бы мог снять пиджак, но под пиджаком были подтяжки, демонстрировать которые Родни считал неприличным и поэтому, встав с кресла, перешел в прохладную комнату. Там он принялся расхаживать из угла в угол, пытаясь разобраться в необычном дизайне дома, и не заметил появления Селины, поднявшейся по ступеням террасы и остановившейся на пороге.
Лишь когда она его окликнула, Родни обернулся. Селина стояла в дверях. Родни уставился на нее, не веря своим глазам. Он не мог понять, как за столь короткое время можно было так измениться. Вместо довольно бесцветной блондинки с бледным лицом, оживляемым только ярко-голубыми, как у сиамской кошки, глазами, он увидел загорелую девушку с распущенными мокрыми волосами и в купальнике, показавшемся ему воплощением дурного вкуса. Огромная белая кошка, гревшаяся на солнышке на террасе, подошла и стала нежно тереться о Селинины голые ноги.
В воздухе повисло странное напряжение. Наконец Селина сказала:
— Привет, Родни. Что за сюрприз! — Она попыталась произнести эти слова обрадованно, но восклицание увяло на последнем слоге.
— Сюрприз, — сказал Родни. — Так и было задумано. — Не верилось, что он несколько часов назад вылетел из Лондона, просидел всю ночь в теплом темном костюме, спустился из деревни в Каса Барко по каменистой дороге. Его башмаки, правда, были запорошены белой пылью, однако в остальном Родни выглядел так же безукоризненно, как всегда. Подойдя к Селине, он положил руки ей на плечи и нагнулся, чтобы ее поцеловать, но не удержался от укоризненного замечания: — Что это на тебе надето?
Селина пожала плечами.
— Больше мне купаться не в чем.
На террасе висел старый купальный халат, Селина сдернула его с веревки и надела. Халат был жесткий от соли, пересохший от долгого пребывания на солнце и пропитан запахом Джорджа. Селина плотно в него завернулась, и почему-то ей сразу стало очень уютно и совсем не страшно.
Родни сказал:
— Как ты могла уехать, ничего не сообщив?! Я с ума сходил.
— Я же знала, что ты в Боурнмауте.
— Я позвонил тебе, как только вернулся в Лондон, и Агнесса сказала, где ты. — И добавил: — Разумеется, я вылетел первым же самолетом.
— Очень мило с твоей стороны.
— Как насчет возвращения домой?
— Я хотела вернуться раньше, но в аэропорту меня обокрали, и я не могла купить обратный билет.
— Надо было немедленно телеграфировать, и я бы тут же перевел деньги.
— Я... мне не хотелось тебя беспокоить. Кроме того, — добавила она, решив быть до конца честной, — я вообразила, как ты скажешь: «Я тебе говорил!» Ты был прав, а я — не права, и Джордж Даер... не мой отец...
— Я так и предполагал.
— Но согласись, мне нужно было самой убедиться... — Это была мольба о прощении, однако Родни предпочел ничего не заметить.
— И все равно я считаю, что тебе следовало поручить это мне.
— Да ведь я просила тебя со мной поехать. Я очень хотела... ты сам не захотел.
— Не захотел? Не смог. И ты это знаешь.
— Ты мог отложить встречу с миссис Не-знаю-как-там-ее.
— Селина! — Родни был потрясен и — возможно, лишь сейчас — понял, что изменения коснулись не только внешности его невесты: они куда глубже и серьезнее.
Селина набрала воздуху в легкие.
— Все равно я ни о чем не жалею. Я рада, что приехала, хотя Джордж и не мой отец. И, если меня спросят, скажу, что в любом случае поступила бы точно так же.
Это был вызов, но, прежде чем Родни успел обдумать ответ, к ним присоединился Джордж Даер; поднявшись по ступенькам на террасу и взяв на руки Пёрл, он непринужденно вмешался в разговор.
— Ну что, все о'кей? Любящие сердца вновь соединились... Теперь, полагаю, надо выпить по глоточку, чтобы остудить страсти.
— Я не буду пить, спасибо, — сухо сказал Родни.
— А сигарету?
— Нет, пока не хочу. — Родни прочистил горло. — Я сказал Селине, что хорошо бы нам поскорее вернуться в Лондон. В гостинице «Кала Фуэрте» меня ждет такси; можно ехать прямо в аэропорт.
— Вы очень предусмотрительны, — заметил Джордж.
Родни бросил на него быстрый взгляд, заподозрив в этих словах иронию, но темные глаза Джорджа были совершенно серьезны. На всякий случай Родни все же пропустил последнее замечание мимо ушей и повернулся к Селине: — Пожалуй, тебе пора собираться. Где ты остановилась?
Воцарилось долгое молчание. Родни смотрел на Селину, Селина переводила взгляд с Родни на Джорджа и обратно. Джордж невозмутимо поглаживал Пёрл.
— Здесь, — сказала Селина.
Родни заметно побледнел.
— Здесь?
— Да. Здесь. В Каса Барко.
— Ты здесь спала?
— Мне больше некуда было пойти...
Селину слегка передернуло; Джордж понял, что она волнуется. Родни, однако, этого словно бы не заметил и заговорил ледяным тоном:
— А тебе не кажется, что это несколько неприлично?
Джордж внезапно бросил Пёрл на ближайший стул и ответил, опередив Селину:
— Я так не считаю. Не забывайте, что Селина, как-никак, моя родственница.
— Весьма далекая, чего не следует забывать. Да и не в том дело.
— А в чем?
— У вас в доме появляется — нежданно, негаданно — совершенно незнакомая девушка, и вы ее у себя оставляете, и сами не уходите, и, как я успел заметить, спите практически в одной комнате. Возможно, вы не дорожите своей репутацией, это ваше личное дело, но ради Селины могли бы что-нибудь придумать.
— А если мы этого не хотели? — усмехнулся Джордж.
Хладнокровие покинуло Родни.
— Мне очень жаль, мистер Даер, но мы говорим на разных языках. Я нахожу ваше поведение недостойным.
— Что ж поделаешь...
— Вы всегда пренебрегаете общепринятыми нормами поведения?
— Да, всегда. Я не считаю их для себя обязательными.
Родни внезапно захотелось сбить его с ног, но потом он решил, что Джордж этого не достоин и заслуживает только презрения. Он демонстративно повернулся к Селине.
— Селина... — Ее опять затрясло. — Все это мне крайне неприятно, но я готов поверить, что ты ни в чем не виновата. И готов обо всем забыть, однако прежде хотел бы убедиться, что никакие слухи не просочатся в Лондон.
Селина уныло посмотрела на Родни, на его гладкое, чисто выбритое, казалось, без единой морщинки лицо: невозможно было себе представить, что человек с таким лицом превратится в потрепанного жизнью и умудренного опытом старца. Нет, он и в восемьдесят лет останется таким же безликим и отглаженным, как только что принесенная из прачечной рубашка.
— Почему, Родни? — спросила она.
— Я... мне бы не хотелось, чтобы о случившемся узнал мистер Артурстоун.
