— В Сан-Антонио.
— Понятно. Большое спасибо.
Благодарная улыбка Селины осталась без ответа. После мучительной ночи служащему было не до любезностей.
Отыскав свободное место, Селина села. Она ужасно устала, но была слишком возбуждена, чтобы уснуть. Самолет вылетел из Лондона в два часа ночи, и Селина всю дорогу смотрела в темноту за окном и пыталась заставить себя не думать обо всем сразу. Барселона. Сан-Антонио. Таможня, паспортный контроль, багаж. Наконец, такси. Найти такси будет нетрудно. А потом — Кала Фуэрте. Вряд ли Кала Фуэрте большой город. Где живет англичанин Джордж Даер? — спросит она, и ее сразу направят в Каса Барко, и там она его увидит.
Гроза разразилась, когда самолет переваливал через Пиренеи. Командир корабля был предупрежден заранее, пассажиров разбудили и велели привязаться ремнями. Самолет швыряло из стороны в сторону, он то взмывал вверх, то нырял вниз. Некоторым пассажирам стало плохо. Селина закрыла глаза, надеясь, что с ней этого не произойдет, но тошнота упрямо подступала к горлу.
Неподалеку от Барселоны их атаковали молнии: казалось, на крыльях самолета развеваются огненные флаги. Внезапно тучи разверзлись и хлынул дождь: когда самолет, преодолев сильный встречный ветер, приземлился в Барселоне, посадочная полоса была мокрая и блестела в отраженном свете прожекторов. Едва колеса коснулись бетона, из-под них вырвались фонтаны брызг, когда же самолет наконец остановился и рев моторов умолк, все с облегчением вздохнули.
Селине показалось странным, что ее никто не встречает. Что она не видит ни большой удобной машины с шофером в форменной фуражке, ни Агнессы, навьюченной пледами. И никто не собирается отыскивать ее чемодан и улаживать всякие формальности. Увы: никаких встречающих не предвиделось. Это была Испания; Барселона, прохладный мартовский день, шесть часов утра; и Селина была одна.
Когда стрелки на часах приблизились к семи, Селина пошла в бар и попросила чашечку кофе, расплатившись песетами, которые уговорил ее взять в банке заботливый кассир. Кофе оказался скверный, но, к счастью, горячий; Селина выпила его, глядя на свое отражение в зеркале за стойкой бара. На ней было коричневое джерсовое платье и светло-бежевое пальто; шелковая косынка соскользнула с головы на плечи. Дорожная форма одежды — как говорила миссис Брюс. Она точно знала, в чем следует отправляться в путешествие. Джерси — удобный материал, поскольку не мнется; пальто должно быть универсальным, сумка — большой и вместительной, а туфли легкими, но прочными — не исключено, что придется долго брести по продуваемому ветром летному полю. Селина — даже в критические моменты — автоматически следовала не подлежащим обсуждению замечательным бабушкиным советам, но сейчас и они были ни к чему. Селина боялась летать, и сознание, что она одета как записная путешественница, ничуть не помогало ощутить себя таковой и избавиться от страха погибнуть в авиакатастрофе или потерять паспорт.
Самолет на Сан-Антонио с виду был очень маленький — просто игрушечный. «Да нет же, это только так кажется», — уговаривала себя Селина, пока шла к нему, шлепая по лужам и отворачиваясь от выхлопных газов, которые ветер швырял ей в лицо. Пассажиров было немного; все они садились в самолет с обреченным видом, словно разделяли опасения Селины. У входа Селина получила леденец и сразу сунула его в рот, точно спасительное средство, позволяющее преодолеть страх. Леденец не помог, однако самолет не разбился.
Погода между тем не улучшилась, и Сан-Антонио пассажиры увидели только перед приземлением: всю дорогу окна застилали обрывки туч, похожие на клочья серой ваты. Потом прошел дождь; а затем в разрыве между облаками внезапно появились поля, крыши домов, мельница, островки пиний, кирпичного цвета земля — все мокрое и блестящее. Аэропорт еще только строился, недавно проложенная бульдозерами взлетная полоса представляла собой сплошное красноватое месиво. После приземления двое механиков вручную подкатили к самолету трап. На них были желтые непромокаемые плащи, брюки по колено заляпаны грязью. Никто из пассажиров не спешил покидать самолет. Наконец все вышли и, огибая лужи, потянулись к зданию аэровокзала.
Воздух был пропитан влажным смолистым запахом. Дождь — о чудо! — прекратился. И ветер унялся, стало теплее. Снежные вершины скрылись из виду — везде, насколько хватал глаз, простиралось спокойное море. Вот он, Сан-Антонио. Полет закончен, и она осталась жива. Селина сняла с головы косынку; волосы затрепетали на ветру.
Перед стойкой паспортного контроля выстроилась очередь, окруженная грозными солдатами Гражданской гвардии. Гвардейцы были вооружены — явно не для парада; казалось, они ожидают вторжения уголовных преступников. Иммиграционный чиновник не спешил: он увлеченно беседовал с коллегой. Разговор был долгим и бурным — возможно, собеседники о чем-то спорили, — и чиновник лишь изредка его прерывал, чтобы тщательно, страничку за страничкой, просмотреть каждый иностранный паспорт. Селина, хотя и стояла третьей в очереди, прождала не меньше десяти минут, пока он поставил штамп «ENTRADA»[2] и вернул ей паспорт.
На всякий случай она спросила: «А багаж?» Чиновник вопроса не понял или не захотел понять и знаком велел ей отойти. Селина сунула паспорт в свою вместительную сумку и отправилась на поиски багажа сама. Несмотря на ранний час, маленький аэропорт был переполнен; вдобавок барселонский самолет в девять тридцать отправлялся обратно, и в зале была настоящая свалка. Взрослые суетились, дети плакали, матери громогласно призывали их замолчать. Мужчины препирались с носильщиками, толкались в очереди перед билетными кассами и таможенниками. Влюбленные парочки, держась за руки, бесконечно долго прощались, загораживая проход. Шум под высокими сводами стоял ужасный.
— Простите, — повторяла Селина, прокладывая себе путь в толпе. — Извините... прошу прощения... — Увидев нескольких своих попутчиков под табличкой с надписью «ADUANA» [3], она попыталась к ним пробраться. — Простите... — Селина перешагнула через набитую до краев корзину и чуть не упала, наткнувшись на толстого малыша в желтой вязаной курточке. — Прошу прощения.
Багаж уже начал прибывать; чемоданы вручную взваливали на импровизированную стойку, осматривали, иногда открывали и наконец, после проверки офицером таможенной службы, отдавали владельцам.
Селинин чемодан так и не появился. Не узнать его она не могла: он был очень приметный — синий с белой полосой; прождав целую вечность, Селина поняла, что больше вещей не принесут. Пассажиры постепенно рассеялись, и она осталась одна.
Таможенник, который до этой минуты с успехом умудрялся ее не замечать, подбоченился и вопросительно поднял густые черные брови.
— Мой чемодан... — сказала Селина. — Он...
— No hablo inglese.[4]
— Мой чемодан... Вы говорите по-английски?
Из-за спины таможенника высунулся какой-то человек.
— Он говорит «нет».
— А вы?
Человек выразительно пожал плечами, что, вероятно, должно было означать: на худой конец пару слов связать сумеет.
— Мой чемодан. Мой багаж. — От отчаяния Селина перешла на французский: — Mon bagage.
— Здесь его нету?
— Нет.
— Откуда вы прибыли? — Человек очень раскатисто произносил букву «р». — Откуда прррибыли?
— Из Барселоны. А вообще-то из Лондона.
— О! — Прозвучало это так, словно Селина сообщила чрезвычайно важную новость. Затем таможенник повернулся к коллеге, и они затараторили по-испански; вполне возможно, о чем-то своем. Селина уныло подумала, что они обсуждают семейные неурядицы. Наконец человек, говорящий по- английски, обернулся и снова пожал плечами. — Сейчас я выясню, — пообещал он и исчез.
Селина осталась ждать. Первый таможенник начал ковыряться в зубах. Где-то надрывно рыдал ребенок. Как на беду, радист включил музыку, ассоциирующуюся с боем быков. Через десять или пятнадцать
