я пойду разыщу маму и попробую ввести ее в курс дела. Хотите кофе или чего-нибудь в этом роде?
— Только если это вас не затруднит.
— Не затруднит. Я скажу Петтиферу. — Он вышел, а потом, снова приоткрыв дверь, сказал: — Располагайтесь как дома.
Дверь мягко захлопнулась, и он исчез.
Петтифер. «Петтифер тоже раньше служил на флоте, он был отцовским лакеем и иногда водил машину. А миссис Петтифер стряпала» — так рассказывала мама. А Джосс сказал, что миссис Петтифер умерла. А давным-давно Лайза с братом сидели у нее на кухне и она угощала их гренками с маслом. Она задергивала шторы, и ни мрак, ни дождь за окном не пугали детей. Они были в безопасности, и их любили.
Оставшись одна, я внимательнее оглядела комнату. В застекленном шкафу стояли восточные безделушки и среди них маленькие фигурки из нефрита, и я подумала, уж не о них ли говорила мне мама. Я озиралась в надежде с той же легкостью отыскать и венецианское зеркало, и бюро-давенпорт, но тут мое внимание переключилось на картину над камином, и я подошла к ней, забыв об остальном.
Это был портрет молодой девушки, одетой по моде начала 30-х годов, стройной, плоскогрудой, в белом прямом платье; темные, коротко остриженные волосы очаровательно и непредумышленно открывали взору длинную гибкую шею. На картине она сидела на высоком табурете, держа в руках розу на длинном стебле, но лица ее не было видно, так как она отвернулась от художника и смотрела в невидимое окно на льющиеся оттуда солнечные лучи. Она вся была розовая и золотистая, и солнце просвечивало сквозь тонкую ткань белого платья девушки. Картина завораживала.
Позади меня внезапно распахнулась дверь. Я испуганно повернула голову навстречу входившему в комнату высокому старику. Он был величествен, лыс и, кажется, сутуловат. Ступал он очень осторожно. На нем были очки без оправы, полосатая рубашка со старомодным твердым воротничком, а поверх нее — сине-белый мясницкий фартук.
— Это вы молодая леди, которая ждет кофе?
Голос у него был низкий и грустный, и все это вместе с хмурой его манерой делало его похожим на почтенного гробовщика.
— Да, пожалуйста, если вам не трудно.
— С молоком и сахаром?
— Без сахара. Но с молоком. Я любовалась портретом.
— Да. Очень приятный портрет. Он называется «Дама с розой».
— Но лица не видно.
— Да, не видно.
— Это мой… это мистер Бейлис написал портрет?
— О да, портрет выставлялся в Академии, его можно было продать сотни раз, но командир ни за что не желал расстаться с ним. — Говоря это, старик аккуратно снял очки и теперь внимательно меня рассматривал. Глаза его были бледными, выцветшими. Он сказал: — Когда вы заговорили, вы на секунду кое-кого мне напомнили. Но вы молоды, а она теперь уже немолода. И волосы у нее были черные, как перья у дрозда. Так всегда говорила миссис Петтифер: черные, как перья у дрозда.
— Вам Элиот ничего не сказал? — спросила я.
— Чего мне не сказал мистер Элиот?
— Ведь вы говорите о Лайзе, да? Я Ребекка, ее дочь.
— Так.
Немного суетливо он опять нацепил очки. Угрюмые черты его осветились слабым отблеском удовольствия.
— Значит, правильно. Я в таких вещах ошибаюсь редко. — Он выступил вперед и протянул мне корявую руку: — Очень, очень приятно видеть вас. Приятно и так неожиданно. Я думал, вы так и не приедете. Ваша мама с вами?
Я пожалела, что Элиот никак не облегчил мне эту встречу.
— Мама умерла. На прошлой неделе. На Ибице. Потому я и приехала.
— Умерла. — Взгляд его затуманился. — Простите. Мне очень жаль. Она должна была вернуться. Вернуться домой. Мы все так скучали по ней. — Вытащив внушительных размеров платок, он высморкался. — А кто… — спросил он, — …сообщит командиру?
— Думаю… Элиот пошел позвать мать. Видите ли, по почте пришло письмо для деда. Утром пришло. Оно с Ибицы, от человека, который был… который заботился о маме. Но если вы считаете, что идея не очень удачная…
— Что я считаю, значения не имеет, — сказал Петтифер. — И кто бы ни сообщил это командиру, скорбь его меньше не станет. Но вот что я вам скажу. Ваше присутствие здесь очень облегчит все дело.
— Спасибо.
Он опять высморкался и спрятал платок.
— Мистер Элиот и его мать… ну… это не их дом. Но вопрос стоял так — либо мы с командиром переселяемся в Хай-Кросс, либо им придется сюда переезжать. Они бы ни за что не переехали, если бы доктор не настоял. Я все время говорил, что мы с командиром и одни справимся. Ведь сколько лет вместе! Но, правду сказать, с годами мы моложе не стали, а у командира и сердце больное.
— Да, я знаю.
— А после того как скончалась миссис Петтифер, стало некому готовить. Должен сказать, что готовить я умею, и неплохо, но у меня много времени отнимают заботы о командире. Допустить, чтобы он ходил небрежно одетый, я не могу…
— Ну конечно же…
Слова мои прервал грохот — кто-то вломился в дверь.
Громкий мужской голос крикнул: «Петтифер!», и Петтифер, сказав «Простите, мисс, я на минутку…», вышел узнать, в чем дело, оставив дверь открытой.
— Петтифер!
Я услышала, как Петтифер произнес: «Привет, Джосс!» Судя по его тону, он был рад пришедшему.
— Она здесь?
— Кто «она»?
— Ребекка.
— Да, здесь. Сидит в гостиной… Я как раз собирался подать ей кофе.
— Сделай и вторую чашку, для меня, будь другом. Черного, и покрепче.
В холле раздались шаги, и через секунду он был уже в гостиной, стоял в дверях — длинноногий, черноволосый и, вне всякого сомнения, сердитый.
— Какого черта… что вы себе позволяете! — возмущенно начал он.
Я почувствовала, как ощетиниваюсь — шерсть моя начала подниматься на загривке, как у собаки, изготавливающейся для нападения. «Домой», так сказал Элиот. Я в Боскарве, я у себя дома, а к Джоссу это не имеет никакого отношения.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Я заехал за вами, а миссис Керноу сказала, что вы уже ушли!
— Ну так и что?..
— Я же велел вам ждать!
— Я решила не ждать.
Он молчал, кипя от гнева, но в конце концов вынужден был принять это как данность.
— В доме знают, что вы здесь?
— У ворот я встретила Элиота. Он привез меня сюда.
— А куда он делся?
— Пошел искать мать.
— А еще кого-нибудь видели? Гренвила видели?
— Нет.
