– Ключ там гаечный под самолетом мы с Василием Иосифовичем видели. Мой ключ… А потом утром пришло сообщение о крушении. Вот и думаю я теперь: может, я чего по пьянке-то забыл.
Митрич в отчаянье махнул рукой.
– Вот, газета, как жизнь-то иногда поворачивается. Жил, никому не мешал, и вот на тебе – преступник!
К концу рассказа Митрич почти протрезвел и вдруг заплакал.
– Человека я угробил, понимаешь, доча…
Глава 14
В читальном зале дома Пашкова рабочий день близился к завершению. Пожилая библиотекарша подняла глаза на висевшие на стене часы, ожидая, когда же стрелка перемахнет через отмеренный трудовым законодательством восьмичасовой рубеж. В зале находился единственный посетитель, который вот уже несколько часов корпел над подшивкой старых газет. На какое-то время женщина отвлеклась, чтобы положить в тумбочку под столом чайник и кружку, а затем шаркающей походкой направилась в зал спровадить запоздалого посетителя.
Однако там было пусто, и только раскрытые газеты продолжали лежать на столе. Библиотекарша удивленно огляделась, пожала плечами и пошла выключать свет.
Когда в здании погасла последняя лампочка и стихли шаги, из-за дымохода неработающей печи появилась чья-то тень. Вспыхнул карманный фонарь, и его луч осветил настороженное лицо Варфоломеева. Прокравшись через весь зал, он открыл дверцу конторки, за которой еще недавно сидела библиотекарша, и начал внимательно изучать ящики с картонными формулярами.
За окном кабинета на площади Дзержинского раздавались приглушенные звуки трамвая и гудки машин. Один из следователей долго и молча наблюдал за тем, как постовой на площади отчитывает запоздалого прохожего, попытавшегося пересечь улицу в неположенном месте. Затем следователь развернулся и так же молча уставился на небритого Осепчука, который сидел посередине комнаты на табурете, щурясь от яркого света настольной лампы. Выглядел Осепчук плохо: голова перевязана, все лицо в царапинах. Второй офицер НКВД, проводивший допрос, между делом щелкал кнопкой лампы, то включая, то выключая ее.
– Итак, Осепчук, как вас завербовали, понятно. Хотя мы еще проверим, не сами ли вы сдались в плен. Перейдем к самому главному: зачем вас забросили в Москву?
Осепчук перекрестился.
– Ей-богу, не знаю. Моя задача была доставить рацию, выйти на связь и ждать указаний.
Выключатель на лампе щелкнул, и яркий свет ударил ему в лицо.
– И никого из группы вы больше не знаете? – прозвучал новый вопрос. – Странно, Осепчук!
Диверсант инстинктивно заслонился одной рукой, а другой – опять перекрестился.
– Ну, ей-богу же, не знаю! Первый раз всех видел в самолете, но нам запретили общаться друг с другом, – пояснил он. И, чуть погодя, добавил: – Только двое старших все время переговаривались.
Офицеры насторожились.
– Что за старшие? Опишите. Осепчук замялся.
– Люди как люди. Мне, правда, показалось, что они не наши…
Лампа опять вспыхнула.
– Осепчук, вы тоже давно не наш! – сквозь зубы произнес один из дознавателей. – Что значит «не наши»?
– Ну, не русские! – выпалил диверсант. – Речь у них какая-то правильная, как будто по книжке читают. И рожи – не наши… не ваши… не наши…
Следователи невольно рассмеялись:
– А рожи-то туг пр ичем?
– Уж больно холеные, – подобострастно взглянул на них Осепчук.
– А вы, Осепчук, оказывается, наблюдательный. Ваши бы таланты да на благое дело.
Выключатель щелкнул снова, но лампочка на этот раз не выдержала и перегорела. Офицер поднялся и потянулся, разминая затекшую спину.
– Но мы вас все равно расстреляем, – зевнул он.
Осепчук сглотнул и отвернулся к окну. Офицер поправил портупею, подошел к нему вплотную, поставил ногу на табурет и, нагнувшись к самому лицу, медленно произнес:
– Жить хочешь?
Осепчук поднял глаза и вдруг с вызовом спросил:
– Кто ж не хочет?
– Тогда будешь делать все, что мы тебе скажем. Осепчук с готовностью кивнул.
– В начале допроса вы сообщили, – следователь опять перешел на «вы», – что ближайшая связь через кондуктора трамвая «А»? Так?
– Так.
– Что дальше?
Осепчук облизнул пересохшие губы.
