огнеметчик, и тот подчинился Дэку. Одному только Фильшу Дэк жестом запретил возвращаться в строй.
– Что сделано, то сделано. Ты нарушил волю совета Ты виновен. Но друг в друга стрелять мы не станем. Твое наказание, Фильш: лично, один, прямо сейчас, на этом месте, ты выроешь могилу для Козла, офицеров и попа. А потом забросаешь их землей, чтобы по-людски. Подчеркиваю: один. Ясно?
– Да. Но я… Я же раненый…
– Выполнять!
Фильш склонил голову.
– Хорошо. Я все сделаю.
– А теперь обращаюсь к вам, братья… – заговорил Дэк, повернувшись к батальону.
И он коротко, ясно и просто разъяснил: у нас бунт, мы убили офицера и собираемся дезертировать с фронта; еще у нас есть совет, и если кто хочет сам о себе позаботиться – скатертью дорога, а остальным совет теперь будет вместе комбата, комроты, а заодно и мамы с папой. Вопросы есть?
– Насчет пожрать… – неуверенно вякнул кто-то.
– Пожрать будет сегодня же вечером, если не оплошаете.
– А комендантские?
– Да они к нам не сунутся. Будут сидеть тихо и делать вид, что их нет.
– Нас всех поставят к стенке!
– Ты, хрен знаменосный, если хочешь, становись к стенке. А мы туда не собираемся. Нет больше вопросов?
И пока все молчали, собираясь с мыслями, Дэк сказал:
– Значит, нет. Отлично. Собрать имущество, оружие и снаряжение. Запастись водой. Каждому! Быть готовыми к походу. Мы выступаем очень скоро – пока за нами не явились с пулеметами. Ждать никого не будем Разойтись до распоряжений, далеко от батальонной палатки не отходить!
И народ, растерянно булькая, разбрелся.
Фильш рыл яму, обильно проливая пот. Охал, стонал, хватался за ухо, но рыл. На совесть рыл, без дураков. Понимал. «Первый опыт революционной сознательности: чуть что не так, свои же прихлопнут, как муху, – уныло подумал Рэм, – Фильш усвоил. И все усвоили. Теперь с каждым новым раскладом надо будет в подробностях разбираться, кто чужой, а кто свой…»
Дэк подошел к нему, поблагодарил, по плечу хлопнул, а потом сказал: «Чувствую я, дружище, у тебя вопросов полна коробочка. Давай прямо сейчас. Здесь, при Фильше поговорим». – «А как же Толстый, как же стрелок?» – «Этим я с утра все разъяснил, они согласились».
Рэм почувствовал ревность: почему не ему первому друг Дэк… ладно, разберемся.
Толстый подошел к телу Козла, оглядел, потюкал носком сапога в левый бок.
– С другой стороны, облегчение вышло… – рассудительно произнес он.
– А? – не понял Рэм.
– Да все равно своими руками прибил бы его. Надоел со своими бабами. Народу нужны дисциплина и нравственность. А если кто не понял, тому железный болт в задницу. Козел, он что?
– Что?
– Да он, брат, был хуже Фильша! – беспечально констатировал Толстый и пошел отбивать малахольного прапорщика у солдат, уже начавших куражиться над бывшим командиром.
Трудный у Рэма вышел разговор со старым другом Дэком.
– …Чем заняться? Я тебе скажу, дружище. Для начала зайти на интендантские склады. Они у нас в тылу, полдня пешего ходу. Всего ничего. Там и харч, и водка, и новые сапоги, и прочие нужные для нас, нищих и убогих, вещички. Вот только не добираются они до нас почему-то. Должно быть, потому, что до жучков на толкучках при железнодорожных станциях они очень хорошо добираются. А какая вещь туда добралась, та к бессловесной солдатской скотинке уже не доедет.
– Ты соображаешь, о чем говоришь, Дэк? Кто тебя до складского имущества допустит?
– Я, видишь ты, за справедливость, рядовой Тану. Мне харчомное довольствие не выдадено за месяц, денежное – за два, а вещевое аж за год. Антидот против радиации мы вообще ни разу не видели. Ты думаешь, мы далеко от мест, куда атомные бомбы падали? Толстый – из ваших, из физиков, так он говорит – не больно-то далеко, досталось нам! А знаешь, сколько мы отмотали на передовой без всякой смены? Три с половиной срока. Как это теперь мне, заслуженному ветерану, капралу истребительно-противотанковых войск, не выдадут то, что мне по закону положено? Особенно если я прогуляюсь туда вместе с тобой, рядовой Тану. Ты ведь тоже интендантской сволочью не обласканный, верно? Вот и получишь свое.
– Обоих нас пристрелят, Дэк.
– Ну, так мы Фильша с собой прихватим. У Фильша нынче «Ледоруб». Фильш нынче не какой-нибудь шпендрик трепливый, не гайка с косой резьбой, а тот еще суппорт, заматерел.
Фильш послушал его и осклабился.
– Шутишь?
– А Фильш Толстого пригласит, Толстый у него в больших товарищах, ты видел. До чего похудел, смотреть страшно. Одно прозвище осталось, мол, Толстый. Давно уж не толстый, а как все. А Толстый с первой ротой поддержки дружит, у них там девять стрелков. Ты вон с огнеметчиком последнее время хороводил, что, толковый мужик?
– Бывший приват-доцент, блестящий математик! Только свинья порядочная.
– Он как математик быстро сосчитает, сколько ему, если по справедливости, задолжали императорские интенданты. Смекаешь? Ты только слово ему скажи, и у нас будет чем подпалить эти вонючие склады, если тамошние крысюки не захотят с нами рассчитаться. А огнеметчик, я тебе скажу, в друзьях с ребятами из второй роты…
– Сколько, ты думаешь, пойдет?
Тут в разговор затесался Фильш:
– Да все пойдут! Товарищи, мы ведь за правое дело!
– А ну-ка цыц! – приструнил его Дэк. – Все-то вряд ли, конечно. Но большинство – пойдет.
Один комроты лежит, весь штыком исколотый. Второй сдал оружие и попросил отпустить его. Ладно, совет не против. Совет сказал ему: иди с миром, добрый человек, убивать тебя не станут. А в третьей роте осталось семнадцать человек, и ею вот уже пятый день командует капрал Дэк Потту. Нет больше офицеров в 202-м истребительном. И Рэм, вглядываясь в лица других солдат, видел растерянность. Точно такую, как у себя самого. Ну куда они теперь?
Человек пять-шесть, может, покаются. Самые нормальные из всех! Только их скорее всего пристрелят без разговоров. Привезет сюда ротмистр Чачу команду военной полиции, схватят парней и, чтоб не возиться, прямо на месте и кончат. Кто осмелится поставить в строй людей, видевших офицерскую кровь? Да они теперь вроде бешеных собак – сами кусачие и других перезаразят. Они – такие, которые захотят покаяться, – нормальными были только для мирного времени. Тогда бы их, может, и помиловали. А сейчас – какой дурак их простит? Явились бешеные собаки с повинной и сами головы подставили под пулю, облегчили занятым людям работу…
«Наше время нормальных не любит, – с печалью подумал Рэм – Для нашего времени психи – самые нормальные люди. А тот, кто был нормальным, просто сдохнет быстрее других».
– Это мятеж, Дэк. Ты понимаешь, на что поведешь их… нас? Ты отдаешь себе в этом отчет?
И Дэк отвечает спокойно, ровным голосом, чуть хмурясь:
– Я понимаю. Если ты против, Рэм, придумай для нас для всех другой способ выжить.
– Ты ведь сознаешь, сколько крови будет?
Фильш опять встрял:
– Это кровь эксплуататоров! Империя – тюрьма народов. Здесь все холопы снизу доверху и все непрерывно воруют! И все признают тирана, жестоко угнетающего их! А если ты из другого народа, тебя обязательно унизят! Вот ты, Рэм, историк, разве не заставляли тебя быть дипломированным лакеем поповщины? Здесь все надо разнести в щепы! Все! Все сгнило! Абсолютно! Каждый винтик этого смрадного
