слушателями. А этот даже если и безумец, то уж точно не дурак.
– Я не могу понять,
– Любопытно.
– Нет, ничуть не любопытно. Понимание боли не избавляет от самой боли… Не любопытно, просто больно, больно, больно, и все. Впрочем, извольте. Государства, народы, города похожи на живых существ. Они, наверное, и есть живые существа, они – звери… Только мы не умеем с ними общаться, не знаем звериного языка Всякое животное красиво и жизнеспособно, пока оно пребывает в добром здравии. Больной, дряхлый или увечный зверь находится у дверей смерти. Он пахнет смертью, понимаете?
– Пока еще нет.
– Хорошо, давайте иначе. Запах смерти, запах разложения… долго объяснять. Зайдем с другой стороны. Никто не станет любоваться таким животным. А вместо любви оно способно вызвать, даст Бог, сострадание… а то и просто брезгливость. Когда-то, давным-давно, много десятилетий назад, мы по неосторожности сломали нашему зверю позвоночник. И там, внутри позвоночника, имелся какой-то тонкий нерв. Нерв, дарующий большинству возможность любви, покоя и счастья. Невероятно тонкий, почти невидимый. Не всякий врач отыскал бы его… Он порвался. Порвался непоправимо, неизлечимо.
Его собеседник, столь невозмутимый, столь рациональный, не совладал с мышцами лица Он выпустил наружу улыбку. Даже не улыбку, нет, скорее тень улыбки, знак улыбки. Выпустил и тут же втянул назад. Но Рэм так долго жил на этом свете – слишком долго, никчемно долго! – так много видел такого, чему предназначалось быть сокрытым, что без труда прочитал это шевеление губ.
– Напрасно вы улыбаетесь. Вы ведь не пережили того, что пережил я, да и все мое поколение. Да и следующее поколение после нас…
– Вы на самом деле видите во мне желание оскорбить вас?
– Нет. Просто я вижу в вас ложное понимание…
– Чего?
– Всего. Вы уверены, что понимаете, кто виноват, как жить и куда двигаться. А я не понимаю, но очень дорожу этим своим непониманием, я его выстрадал.
Лев добродушно развел руками, мол, стоит ли ссориться? И таким же добродушным тоном попытался ввернуть вывихнутую беседу в сустав.
– Но, если память мне не изменяет, вы сказали: «Я понял, как это произошло».
– Разве только это… Да. Я понимаю один очень маленький кусочек происходящего. Мы говорили о звере с переломленным хребтом… Ему стало больно, и ему с тех пор все время больно. На него больно смотреть издалека – как мне сейчас или как вам… Больно всем, кто составляет маленькие живые частицы зверя, иначе говоря, тем, кто внутри него. А кому не больно, тот – опухоль в его организме, тот – болезнь, тот – патология. Люди пытались лечить зверя. Они говорили себе: «Мы знаем способ исцеления! Еще встанет на все четыре лапы, еще примется счастливо бегать по лесу и радостно рычать! Правда, придется причинить еще немного боли – во врачебных целях». Хребет начал срастаться, но как-то криво, вот откуда все болезненные состояния, так? Значит, следует перешибить его еще разок и срастить правильно. Тогда боль уйдет, логично?
– Разумно. Иные способы приводят к одному: болезнь загоняется внутрь, организм к ней привыкает или, вернее, смиряется. Это не врачевание, это… просто очень много терпения.
– Вот-вот, все «врачи», с коими я имел честь быть знакомым, говорили схожие вещи… А исцеляться-то надо было самим лекарям Там, у них внутри, оказывалось полным-полно душевных нечистот. Им бы, целителям, в первую очередь управиться с собственным зверьем, а они решили лечить нашего общего зверя… Конечно, они перешибали ему позвоночник еще раз, потом другой, третий… одни доктора приходили на смену другим, но хребет все время срастался криво. Более того, чем дальше, тем кривее. Боли добавлялось. Иногда она становилась просто нестерпимой. Иногда все наше общество могло реагировать на происходящее только одним способом: выть. А иногда и на вой сил не оставалось. Мы могли только лежать в пыли и стонать…
– Лучшие люди всегда…
– У нас давно нет лучших людей. Все мы измарались. Есть только те, кто измарался меньше других… Так вот, когда позвоночник переламывали в очередной раз, кончики порванного нерва – еще не забыли, я говорил о тонком нерве? Вижу, помните… – в общем, кончики порванного нерва расходились все дальше и дальше друг от друга. Их становилось все труднее и труднее разыскать, но их и не пытались разыскивать. Ныне разыскать эти кончики почти невозможно. Безнадежное дело для людей. Для всех. Не исключая самых искусных «врачей». Не исключая меня самого. Тут нужно чудо. Мы можем только ждать чуда, не опускаясь ниже, чем опустились к настоящему.
– Вы умница Настоящий интеллигент. Но многого не понимаете. Вы и сами сейчас в этом признались, не так ли? Ловлю вас на слове. Впрочем, это не ваша вина. Скорее, это беда, которой вы не могли избежать…
Рэм вспылил – неожиданно для самого себя:
– А вы, наверное, родом из каких-то волшебных краев, и там нашли способ избегать всех бед? И теперь блаженно играете в перекладывание смыслов наподобие карточного пасьянса?
Его собеседник вновь заулыбался, но на этот раз – открыто, ободряюще. Он лучился веселой уверенностью. Его переполняла витальная энергия.
«Оттого, наверное, он столь быстро двигается. Не уследишь! Только-только был здесь, а он уже с другой стороны… и руки… какие стремительные руки! Кажется, он их едва удерживает от постоянных быстрых движений. Или это какой-то тик?»
– Избежать всех бед невозможно. Но победить их – в силах человеческих. Особенно если обществом управляют разумные люди. Те, кто приучен постоянно размышлять. А значит, выбирать самые рациональные варианты действий. А лучше всего самые добрые: они так часто оказываются и самыми рациональными – в отдаленной перспективе. И уж во всяком случае, не те, которые содержат в себе наибольшую корысть для правящего слоя. Звучит утопично?
– Да. Люди не ангелы. Они всего лишь могут себя кое в чем сдерживать. Но общество поголовных праведников немыслимо. И даже общество, где праведниками стали все управляющие люди.
– Недавно я слышал нечто подобное… Но, знаете ли, мой жизненный опыт говорит об обратном. Мыслимо, очень даже мыслимо!
Рэм скептически покачал головой. «Молодость. Хороший человек. Умный человек. Только уж очень молодой». Льва, кажется, раззадорило его неверие:
– Позвольте и я задам несколько каверзных вопросов. Не все же вам атаковать мои позиции…
«Да еще и военный. Эти точно знают истину. Истину им недавно сообщило начальство в приказном порядке».
– Что ж…
– Отлично! Вы говорили – очень складно и красиво, надо заметить, – о перебитом позвоночнике. Давайте назовем все своими именами. К чему нам абстракции? Ведь речь шла о крушении Империи, я правильно вас понял?
– Для данного случая – да, правильно. Хотя в другое время и в других местах обстоятельства могли быть иными.
– Но мы говорим именно о том, что вам известно по собственному опыту.
Рэм вспомнил небритого плачущего Каана. Вспомнил свиней с человечиной в брюхе. Вспомнил боль от «противобаллистического излучения». Вспомнил, как ему выбили одним ударом два зуба. Вспомнил Дану… Нет, не надо.
– Да, по собственному опыту.
– А вы уверены, что хребет не был перебит еще раньше? Ответьте, положа руку на сердце, как интеллигентный человек: разве Империя не была больна до начала войны с южанами? Если бы Империя была вполне здорова, неужели ее недра извергли бы столь чудовищную войну? Согласитесь, там была своя кривь. Своя неизлечимость, если перейти на вашу терминологию. Вы знаете, как наказывали арендаторов на полях князей Гаруту? Их клеймили раскаленным железом, если они опаздывали с платежами. И у них
