отбирали дом со всем хозяйством, если они опаздывали во второй раз. Вы знаете длительность рабочего дня на хонтийских медных рудниках? А фантастическое мздоимство столичного архиепископа? Уверен, вам как профессиональному историку эти факты, да и прочие, им подобные, отлично известны. Подумайте хорошенько: тогда, до войны, при последних императорах, вы были молоды. А молодость самым естественным образом притягивает к себе счастье. Так может быть, это ваше личное счастье заставляет вас думать…
«Дана.. Дана! Нет, не надо. Не надо! Ни в коем случае. Дана…»
– Извините… У вас изменилось лицо.
– Ни-че-го. Ерунда. Молодость? Счастье…
– «Синюю папку»? – перебил его собеседник.
– Да… ерунда, – отмахнулся Рэм. – Часть вошла в маленькую популярную статью «Падение Цивилизации», ее взяли в никому не известный провинциальный журнал для семейного чтения… Часть вошла в мои лекции, и, кажется, те, кому я их читал, не услышали меня. Ну а сумма осталась в сейфе следователя. Архивы хонтийской контрразведки, знаете ли, недоступны для меня.
Лев достал блокнот и сделал пометку. Все – с невероятной скоростью. Могло показаться, будто он просто вынул записную книжку и помахал ею перед лицом. Но Рэму хватило концентрации уследить за пальцами собеседника.
– В общем, ответ до неприятного прост. Да, Империя не была пределом совершенства Но о том, как достичь пределов совершенства, учат, знаете ли, в Церкви, и тут я не дока, несмотря на происхождение. Просто имперское устройство оказалось последним, внутри которого тот самый тонкий нерв еще мог существовать в неразорванном состоянии. С падением Империи общество прошло какую-то важную границу. За нею простиралась выжженная пустыня. История цивилизации – история падения. Золотое время существовало… когда-то очень давно. В Изначалье. Оно постепенно утрачивало самые красивые свои черты. Лучшее размывалось под напором людской испорченности. Медленно-медленно. Поколениями. Веками. Порой кое-что удавалось вернуть, восстановить… но любая реставрация – не навечно. А вот тенденция к падению стабильна Империя была последним шансом удержаться от бездны. Мы жили там, мы видели последний свет. И мы выпали из него. В сухом остатке: вы правы, Империя уже была больна; и вы неправы, она еще не была больна неизлечимо.
Лев изобразил улыбку.
«Интересная улыбочка, – заговорили в Рэме его годы, его старость, его усталый опыт. – Если бы он всеми потрохами принадлежал какому-нибудь мистическому Внутреннему кругу, что ж, тогда ясно: у него есть истина. В их сообществе извечное падение остановилось, повернуло вспять, они знают, как устроить сплошь свет и прогресс, такой стремительный, у-у-у, какой стремительный! Если его изобразить на графике, то выйдет прямая вертикальная линия… Так оно с этим парнем или не так, вот в чем вопрос. Если так, то скучно».
– Интересно.
«…но изложите свои мысли хотя бы для одного меня, а я заплачу вам как следует… так? Ну да».
– …однако я не стеснен в средствах и мог бы предложить вам роль мыслителя, работающего по частному заказу. Скверно убивать собственные умственные способности, не давая им практики…
«Если его потроха отданы за благопристойное жалованье контрразведке, Внутреннему секрету Боевой лиги Хонти, Службе умственной чистоты в Военной разведке или… ну какая еще компания профессионалов у них там есть… то он меня сейчас ловит. Не понимаю зачем?
– Нет.
– Вы все-таки не верите мне? – Улыбка стала еще шире, хотя казалось бы…
– Я не желаю думать, верить мне вам или нет.
– Достаточно – чего?
– Да всего.
– Но вы все-таки со мной разговариваете. И сам этот разговор…
– Слова к делу не пришьешь.
– Технически вы не совсем правы.
– Технически я – недорасстрелянный мертвец. И стал таковым, позволив себе недопустимую свободу переносить мысли на бумагу, не включая внутреннего редактора Уж и не знаю, в каких условиях можно повторить подобный опыт, не опасаясь за собственную жизнь.
Улыбка держалась как приклеенная. Чудесные ровные белые здоровые зубы. Неправдоподобно белые. Розовые чистые десны. Наулыбленная складка на щеках. Крепкая. Профессиональная? Только выражение глаз не поймать. Или? Поймал. Поймал! Усталость… «Да он тут работает со мной. Вот только мимика у него странновата Спец из контрразведки и иже с ней не пытался бы меня успокоить долгополой улыбкой. Просто работал бы дольше и вкрадчивее. А этот… Ободряет меня так, словно может вернуть старые времена одним мановением руки. Ну или предложить нечто лучше. А какую жизнь он способен мне дать – лучше той? Где такая жизнь? Где все не падает в бездну – то постепенно, то с неотвратимой стремительностью? Это ж какое-то сказочное царство древних… Эпоха Белой княгини. Не хотите ли, драгоценный подержанный умник, переселиться в эпоху Белой княгини?»
И в речи у него… какие-то странности. Как это он там… неуклюжее смешение слов, будто он пытается перевести на хонтийский язык понятие, коего Хонти не знает. Вот он сел, и поза у него странная, расхлябанная какая-то.
– Кстати… что такое интеллигент? Интеллигентный человек? Звучит необычно.
– Мне кажется, вы понимаете больше, чем хотите показать.
Рэму казалось другое. С ним вели игру. Его к чему-то подталкивали. Можно сказать, подбадривали: не робей, парень! У тебя еще есть куда сбежать, и там, на новом месте, все будет просто роскошно. Там все твои мрачные идеи насчет падения человечества не имеют никакой цены. Там вечное лето, вечный полдень, и тучи никогда не закрывают солнце.
Вербует? Но куда? Для кого?
– И все же. Хотелось бы понимать.
– Хорошая задачка Как если бы вы попросили меня в десяти фразах изложить содержание эпопеи Куура «Регент и его братья»… Извольте – попросту, без затей. Интеллигент – умственно вольный человек, устремленный к познанию мира, к развитию. Он создает и поддерживает общественный идеал. Он всегда и неизменно противостоит косной Традиции, отстаивая свое право на истину, творчество и прогресс.
«А вот это уже интересно. Нет, не смысл сказанного, а то, как преобразился Лев на несколько мгновений. Он словно бы знамя разворачивал перед строем. Или к святыне прикоснулся коленопреклоненно…»
Откуда же ты, странный «подпольщик»? Что там такое? Вернее, чей ты такой?
Рэм давно приучился считать вопрос «чей это человек» более важным, чем вопрос «кто этот человек». Слишком часто первое определяло второе.
Что ему, провонявшему гнилой соломой ополченцу, оставалось в компании странного спасителя? Тот снизошел до странной игры. Можно отвергнуть игру и скоренько получить свою пулю тут, на окраине окраины. А можно… еще разок… Любопытно же.
Судьба всегда ловит его на один и тот же крючок, и разве не приятно на него попадаться?
Очень приятно.
Вначале.
Хорошо, продолжим игру.
– А если умственная вольность есть, но она не дает человеку закабалить себя идеей непременного развития и борьбы с Традицией? Ведь вольность – она границ не знает. Вольность может и отвергнуть